Звезды в моем сердце

Картленд Барбара

– Я все для вас сделаю, – порывисто отозвалась Гизела.

Императрица улыбнулась и мягко дотронулась до ее руки. Как раз в этот момент в комнату вошли мужчины. Императрица поднялась и отвела в сторону сквайра Мазгрейва. Они прошли в дальний конец гостиной и сели на диван, где никто их не мог услышать.

Гизела сразу забеспокоилась. О чем могла говорить императрица с ее отцом? И о каком одолжении она хочет попросить? Гизела не кривила душой, когда сказала, что все сделает для этой прелестной женщины, которая ворвалась в ее жизнь, словно падающая звезда. В то же самое время она

опасалась, что, несмотря на обещание сквайра, императрица узнает от него то, что может заставить ее отвернуться от Гизелы с отвращением.

Джентльмены, пришедшие в гостиную, заняли Гизелу разговорами, но она слушала только вполуха, а сама все время следила за императрицей и сквайром, ломая себе голову, о чем они могут говорить, и чуть-чуть успокаивалась, слыша, как они то и дело тихо смеются. Наконец, когда она почувствовала, что больше не в состоянии терпеть неизвестность, их беседа закончилась, и они присоединились к остальной компании.

– У нас сегодня должна быть музыка, – заявила императрица. – Рудольф, вы споете нам?

– Только если все будут подпевать, – ответил принц.

– Ну конечно! – согласилась императрица. – Выберите что-нибудь, чтобы мы хором подпевали.

Графиня Фестетич уселась за фортепиано, и вскоре все весело распевали студенческие разухабистые застольные песенки, такие привязчивые, что можно было подтягивать мелодию, даже не зная слов. Потом они обратились к старым английским балладам и современным песням – забавным, сентиментальным и таким зажигательным, что граф Ганс Лариш не устоял на месте и экспромтом протанцевал танец под одну из них.

В конце каждой песни все хлопали в ладоши, но больше всех просила продолжать сама императрица. Было так весело и так не похоже на все, что до сих пор знала Гизела, что она с трудом поверила своим глазам, увидев стрелку часов на цифре «одиннадцать».

Императрица поднялась.

– Мне кажется, нам пора отправляться на покой, если мы хотим завтра пораньше встать. Место сборов охотников в нескольких милях отсюда, поэтому нам нельзя запоздать с выездом.

– Мне еще не доводилось видеть, чтобы вы опоздали на охоту, мадам, – заметил принц Рудольф.

– Это потому, что я просыпаюсь в радостном волнении, словно жду свой первый бал, – сказала императрица. – Только летом на меня нападает лень, когда нет причин рано вставать.

– «Коня, коня! Венец мой за коня!» [4] – процитировал принц.

– Как там у вас говорится о Джоне Пиле? – спросила императрица, обернувшись к сквайру. – «Звук рога поднимал его с постели». Вот и со мной так каждый день, когда я на охоте.

– Разрешите пожелать вам удачной погони завтра, мадам, – произнес сквайр, склонившись над ее рукой.

4

Шекспир. Ричард III (перев. А. Радловой).

– Благодарю, – ответила императрица. – А сейчас, прежде чем вы покинете нас, я хочу предложить вам выпить еще вина, пока я отведу вашу дочь наверх за накидкой. Мне нужно сказать ей пару слов.

Сквайр

удивился, а императрица тем временем увлекла Гизелу из комнаты и поднялась с ней по широкой лестнице. Оказавшись наверху, она повела гостью в другую комнату, такую же большую, как та, в которой Гизела оставила свою накидку, когда приехала, но еще красивей. Это, по всей видимости, была спальня императрицы. У подножия кровати с балдахином раскинулся ковер из горностая и соболя, огромные вазы с гвоздиками и лилиями стояли на туалетном столике рядом с целой армией хрустальных флакончиков с золотыми и бриллиантовыми пробками. Гизела с любопытством взглянула на них и удивилась про себя, каково может быть их содержимое.

Перед камином был расстелен белый ковер из овечьих шкур, и, когда императрица опустилась в низкое кресло, Гизела примостилась у ее ног.

– Послушай меня, дитя, – произнесла императрица. – Я уже говорила тебе сегодня вечером, что хочу попросить об одолжении. Речь идет об одной моей идее – совершенно сумасшедшей и невероятной, и тем не менее если ты согласишься, то может получиться довольно забавно.

– Я все сделаю для вас, мадам, что бы вы ни попросили, – заверила ее Гизела.

– Погоди! Погоди, пока не узнаешь, о чем я прошу, – ответила императрица. – Во-первых, хочу сказать, что я поговорила о тебе со сквайром. Он сказал мне, что ты знаешь о том, что он не твой отец.

Гизела окаменела. Итак, сквайр все-таки выдал ее тайну. А она умоляла его ничего не говорить, что могло бы оскорбить память о матери.

– Нет, нет! – поспешила ее успокоить императрица. – Не смотри так. Он не виноват. Я сама рассказала ему правду. Видишь ли, в первый раз, как я увидела тебя, я сразу поняла, кто твой отец.

– Так вы знаете! – воскликнула Гизела. – Но откуда? Я хочу сказать… отец… сквайр… говорит, что не знает…

– Теперь он знает, – улыбнулась императрица.

– Тогда пожалуйста… прошу, скажите мне, кто был мой отец, – взмолилась Гизела и тут же добавила: – Вы не шокированы, мадам? Вас не оскорбило, что я… всего-навсего… дитя любви?

– Оскорбило! – рассмеялась императрица. – Как я могла оскорбиться, когда узнала сегодня вечером то, что заподозрила, едва тебя увидев, – ты ведь в действительности моя сводная сестра!

С минуту Гизела смотрела на нее, лишившись дара речи. А потом, пока она пыталась вымолвить хоть что-нибудь, но слова никак не шли с языка, императрица продолжила:

– Я уже говорила тебе, что помню твою мать. Она была очень красива, и я помню, что отец то и дело отправлялся через озеро в дом твоего дедушки навестить ее. Но ты не должна думать, что это волновало или шокировало меня даже в те дни. Видишь ли, Гизела, – позволь мне называть тебя по имени, – я выросла в очень странном доме. Мой отец, герцог де Виттельбах, был, и все еще остается, очень привлекательным мужчиной. Кроме того, он был по тем временам очень вольным человеком, не терпящим условностей. Он обожал деревню и смертельно скучал от всевозможных пышных церемоний. Он водил дружбу с художниками и артистами. Разъезжая по Баварским Альпам, он болтал и смеялся со всеми, кто попадался ему на пути, и, нужно признать, часто влюблялся.