Звезды в озере
Шрифт:
Он взял бутылку дрожащей рукой, но не пролил ни капли, наливая рюмки.
— Получили какие-нибудь известия?
Сикора разразился хриплым смехом.
— Известия? А как же! Почему бы нет! Есть известия, есть!
Он наклонился над столом и таинственным шепотом спросил:
— Какого черта вы тут сидите, Карвовский? Спятили вы, что ли?
Инженер резко отшатнулся.
— Ведь говорю же вам, как путному! Драпанули все! В Луцке, в Пинске, в Синицах — хоть шаром покати! Мой Вонтор тоже не выдержал, нестойкий человек, — известно, водку пить не умел как следует… Вчера утром на велосипедик —
У инженера побелели губы.
— А как же вы?
— Что я? Пешка! Александр Сикора, переведенный сюда в штрафном порядке, понимаете?.. А им лучше знать… Господам министрам, господам командующим, господам комиссарам. Вот они и драпанули, тю-тю! А ведь они знали, хорошо знали, чего ожидать! Рассчитали — как же, рука руку моет… По этой дороге, Карвовский, через Паленчицы сам… Да что я вам буду государственные тайны… Сами понимаете. И вдобавок, такое несчастье, все подштанники растерял; целый чемодан шелковых подштанников, понимаете? Как же он там будет без шелковых подштанников? Мы — другое дело, мы, пан Карвовский, хамы, а они… Пейте, Карвовский, за их шелковые подштанники, за их шампанское, за их шлюх, которых в санитарных каретках в Румынию вывозили! Пейте, Карвовский! До дна, до дна! За их здоровье! Чтоб им тысячу лет не издохнуть, тысячу лет жить, понимаете?
— Стыдно, господин комендант, — сурово сказал Карвовский, пытаясь сдержать все сильнее бившую его дрожь.
— А, вы меня учить? Эх, пан Карвовский, господин инженер, я вас насквозь вижу, знаю вас, как облупленного! Вы где подмазали, чтобы мужиков на этой рыбе надуть, а? Высоко, должно быть, подмазывали! Все вы одинаковые, сукины дети! Только один может побольше продать, а другой поменьше… Вы вот Иванчука продали, а они… как это говорится — отечество. Понимаете? Все — одинаковая пакость, начиная с вас и до самого главного… Зоська, давай водку, а то убью!
— Может, хватит? — робко обратился инженер к входящей с бутылкой Зосе. Она пожала плечами.
— Чего уж там! Пусть пьет. Кончится водка — перестанет. Всего несколько бутылок осталось.
— Видишь, какова! Скотина, как всякая женщина, а какое-то соображение имеется… Пейте, пейте, пан Карвовский! Напейтесь хорошенько, а то еще помешаетесь с горя, что вы еще больший скот, чем я думал… Пейте. Не шампанское — шампанское они все вылакали, нам только чистая сивуха осталась… По мне, сивуха лучше!
Инженер решительно опрокинул в себя одну рюмку, другую. Тотчас закружилась голова.
— Господин комендант, так как же собственно… Что делать?
— Что делать? Выпить рюмочку — это самое главное! Вот так… Видите, как дело пошло.
— А потом?
— А потом еще одну. Что делать, спрашиваете? Чего же вы так поздно хватились, а? Мало разве времени было? А теперь уж капут…
— Капут?
Пот выступил на лбу инженера, но пьяный туман застилал ему зрение, и в этом тумане все казалось не таким страшным, как полчаса назад. Он пристально всматривался в лицо полицейского. Это лицо плясало, росло, пухло, становилось огромным, удалялось и вновь появлялось перед самыми глазами, маленькое
— А то что же? Капут. Кто удрал, тот удрал. А теперь куда?..
— А сами вы?
Комендант презрительно усмехнулся.
— Я? Я же вам сказал, Александр Сикора — последний пост, Алькасар… Можно было, конечно, на велосипеде… Но как забрать с собой на велосипеде водку? А без водки скучно.
— Вы шутите.
— Вот именно. Шуточки…
Он наклонился, словно хотел шепнуть что-то, но вместо этого громким, хриплым голосом закричал:
— Помните? Я всегда говорил — хамы убьют! Еще прежде чем Людзика убили, говорил — убьют! И его, и меня, и вас, и всех! Так чего же убегать, раз так суждено? Уж лучше здесь. Понимаете? Дома, а не на дороге… Людзика убили, и меня убьют. Так уж решено, понимаешь?
— Решено? — пробормотал инженер.
— Да, вот, решено! Уж там не беспокойся, обсудили, постановили.
— Кто?
— Кто? Известно — кто. Сукины дети. Ну, пан Карвовский, пейте!
— А я все думаю, не уехать ли?
Язык не повиновался Карвовскому.
— Отчего же, поезжайте. Только куда?
— К границе.
— Ясно, что к границе… Там только вас и ждут… А каким путем?
— Об этом я вас и хотел спросить, каким путем?
— Выдумали тоже! Я столько же знаю, сколько и вы… Поезжайте прямо. До границы недалеко!.. Только вот что я вам скажу, пан Карвовский… Эх! На восток не советую, а с другой стороны, опять же…
— Кто?
— А вот эти самые заблудившиеся танки, понимаете? Заблудившиеся танки… Все танки заблудились. Хо-хо! Я ведь все вижу, все слышу. Проезжали тут наши ребята, — ох и мчались! Первые драпали, прямо вслед за лимузинами. Здорово драпали наши ребята, хо-хо! Видел я их тут…
— Со мной они не хотели разговаривать.
— Ну ясно, вы штатский, а это го-су-дарственная тайна, хе-хе… Всюду заблудившиеся танки — под Краковом, под Варшавой, под Люблином, под Ковелем… Одни только заблудившиеся танки! Ха-ха!
— Тут смеяться нечего, — вскинулся инженер.
— А что мне, плакать прикажете? Смейтесь и вы, Карвовский! Продано все, все, понимаете? И меня продали и вас! Все подсчитано! Каждый город, каждая деревня, каждая хата и каждый человек! Оптом продали. Вы занимались розничной торговлей, а эти большие господа — оптом! Продается отечество — пожалуйста! Отечество ничего себе! Эх, пан Карвовский, в Кракове вы были?
— Был.
— Вот видите. Вавель, бульвары… Ну и город! Я в Кракове родился. Интересно, сколько за Краков дали? За Вавель? Хорошие деньги, должно быть, заплатили. Хватит и на девок, и на шампанское, и на шелковые подштанники… Пейте, пан Карвовский!
— А… на румынскую?
— Можно и на румынскую… Ехал тут один и на румынскую. Жена собачек везла. Понимаете, собачек? Эх!
— Кто? — не понял Карвовский.
— Ну этот, знаете… Черт с ним, в общем… А ведь здешние хамы уже давно знали, что и как. Из своих листовок, должно быть. Но мы защищали правопорядок… Я, комендант Сикора, защищал правопорядок… Чтобы они могли спокойно продавать, понимаете? Чтобы им никто не мешал, чтобы никто им в руки не заглядывал, чтобы все в струнку стояли… Мол, величие Речи Посполитой… Эх, пан Карвовский!