Звезды в озере
Шрифт:
— Что это, бабы в доктора пойдут теперь? — дивилась Мультынючиха.
— Аптечка тут будет на случай, если кто-нибудь поранится… или еще что…
— Вот как моя мама, когда у них нога болела, — вздохнула Петручихина Олеся.
— Да мало ли что может случиться!
— Это-то верно. Так уж пусть их едут.
Параска сама заявила, что хочет ехать. Некоторые удивлялись.
— Девки едут — еще так сяк. Но чтобы баба? Мужика оставлять?
— Что ей мужик?
— Все-таки… Чтобы баба да вдруг летела невесть куда.
— Теперь не те времена, — резко отрезала Паручиха. — У бабы те же права, что и у мужика.
— Про права разговору нет, а только чудно.
— Вовсе не чудно. Должны теперь сами о себе заботиться. Если кто тяжело заболеет — повезут в больницу. Однако и на месте помощь нужна.
Ольга стала поспешно собираться на курсы.
— Едешь, Оленька? — спросил Юзеф. — Будешь скучать по мне, хоть немножко?
Он это спросил так просто: надо же было сказать что-нибудь приятное этой милой, влюбленной девушке!
Она прижалась к нему.
— Я вернусь.
Она не думала о разлуке. Ведь будет ли она здесь, или в Луцке, ее сердце будет полно Юзефом, и высоким заревом будет пылать сладчайшая радость, что он существует. Все так же она будет ходить в золотом тумане и так же все кругом будет благоухать, золотиться, волноваться, как цветущий луг. Два месяца пролетят быстро, — а потом она уже будет каждый день бывать в доме, где живет Юзеф, где он работает, откуда освещает собой мир.
Едва они уехали, как в деревне разразился скандал. Кто-то мимоходом упомянул Овсеенко о помешанном отце Макара. Овсеенко сразу заинтересовался:
— Что такое?
Он долго не мог понять, в чем дело. В деревне вообще удивлялись тому, что Овсеенко иногда не понимает самых простых, самых обыденных вещей. Макар угрюмо смотрел на него и неохотно, выдавливая из себя слова, объяснял:
— Да что ж… Вот уже лет пять, а то и больше… Не могу же я его держать в хате. Он еще детишек поубивает или еще что. И под себя ходит… Вот и живет в хлеву.
Овсеенко быстро накинул на плечи пальто. За ним и Макаром шла целая толпа. Переправились через непролазную грязь двора. Макар долго возился с огромным замком. Из-за стены раздался хриплый стон. Люди не шелохнулись, они уже давно к этому привыкли, но Овсеенко содрогнулся, словно его ожгло.
Щелкнул ключ, низкая дверца отворилась со скрипом. Из черной пасти хлева пахнуло невыносимым смрадом. На соломе что-то зашевелилось. Овсеенко, преодолевая охвативший его ужас, подошел поближе, ухватился рукой за балки.
На соломе лежал человек. От его рук шла
— На цепи, — глухо, не своим голосом выговорил Овсеенко.
— На цепи, — хмуро подтвердил Макар. — Раньше я его веревкой связывал, ну только он веревку обрывал… Вот и пришлось на цепь, чтобы беды не вышло.
— Он уже не раз срывался, убегал в деревню, — подтверждали бабы.
— Курасовой Соньке голову камнем расшиб…
— У Павла окна поразбивал, и сам так покалечился, что уж думали — конец ему.
Скорчившееся на соломе существо шевельнулось и застонало. Овсеенко почувствовал, что у него волосы на голове зашевелились. Он обернулся к Макару:
— Дикари! Дикари! Почему вы не отдали его в больницу?
Макар пожал плечами:
— В больницу? Как же, мало я в город ездил, чтобы его отдать? Места, говорят, нет. Сколько раз ездил!
— А как же! — вмешался Павел. — Я сам его возил. Простояли мы целый день перед больницей, только и всего. Там ему еще солнце в голову ударило, — так бесновался, что страх…
— Это ваш отец?
— Отец, — подтвердил Макар. — Больше пяти лет болеет. А раньше работал, хозяйствовал… И с чего это приключилось с ним, такая ведь беда?.. И не живет и не умирает…
— Надо немедленно везти его в город, в больницу, — сурово сказал Овсеенко.
— А разве примут?
— Примут! Теперь всех принимают, я знаю, — засвидетельствовал Семен. — Новые палаты открыли, место есть.
— Тогда что ж, тогда повезем, — Макар оглянулся на жену. — Только вот подумать надо, когда…
Овсеенко даже задрожал от негодования.
— Как когда? Сегодня, сейчас же! Запрягать лошадь и ехать!
— Пять лет тут сидел, ничего не случится, если еще дня три посидит… У меня сегодня…
— И слушать не хочу, что у вас сегодня! Запрягать немедленно!
Овсеенко был вне себя от гнева. У него дрожали руки. Он холодел, глядя на прикованный к стене призрак человека, от которого несло ужасающим смрадом.
Макар, пожимая плечами, стал нехотя запрягать. Остальные не уходили, ждали.
— Ну, мужики, помогайте!
Низко нагибаясь, они боязливо входили в низенький хлев. Помешанный испугался и кричал пронзительным птичьим голосом, Макар снял цепь с крюка.
— Ну, тато, вставайте, — мягко сказал он. Старик Федько бросился в угол и, словно защищаясь, вытянул вперед длинные, как у скелета, руки.