Звезды видят все
Шрифт:
— О каком споре вы говорите? — удивленно спросил Петер.
— Да, правильно, я опять забыл, что вы присутствовали не до конца! Роньяр недовольно махнул рукой. — Моя память в последнее время стала, как решето. Извините меня, пожалуйста. Там, на демонстрации, возник спор, причем, мне думается, не по существу. На экране телевизора неожиданно возникли три острова. Нево их не заметил — он в тот момент склонился над своими таблицами, и лишь профессор Чехии, заметивший в бухте одного из островов несколько кораблей,
— Ну и что? В этом нет ничего странного. И из-за этого возник спор?
— Нет, спор возник по поводу кораблей. Профессор Чехии заявил, что это фрегаты — кстати, я их тоже видел, — но Нево начисто отверг эту возможность, объяснив, что установка не может показать фрегаты, так как они появились значительно позже.
— И Нево прав. Я тоже как-то делал расчеты и вычислил, что самый поздний период, который можно воспроизвести на экране, действительно относится приблизительно к началу тринадцатого столетия, — подтвердил Петер. — Но разве он сам не видел этих кораблей?
— В том-то и дело, что нет! — воскликнул Роньяр.
— Вот этого я не понимаю! Ведь он мог показать эти корабли более крупным планом, и спорный вопрос разрешился бы сам собой!
— Конечно! Но когда профессор Чехии в удивлении воскликнул: «Да ведь это фрегаты!» — Нево вздрогнул, выпрямился и нажал при этом на какой-то рычаг. Изображение тотчас же исчезло. Из-за этого внезапного переключения вышла из строя важная трубка, и в тот вечер ни о каком продолжении демонстрации нельзя было и помышлять.
— Странно… Значит, Нево действительно не повезло! — Петер в задумчивости взял с курительного столика сигарету.
Редактор молча наблюдал за ним, словно ожидая, что тот выскажется более определенно.
— Откровенно говоря, — заметил Петер после короткой паузы, — я после нашего недавнего разговора думал, что вы зашли ко мне узнать о моем энцефалографе. Я только попрошу вас не разглашать нашего разговора — сейчас вы единственный человек, которому я сказал о своем изобретении.
— А знаете ли вы, господин Тербовен, какие требования вы ко мне предъявляете? Это я-то, журналист, должен молчать, зная о новом большом изобретении!
— Потерпите еще немного. Когда опыты закончатся, ваша газета первая сообщит об этом, — пообещал Тербовен.
Роньяр рассмеялся.
— Что ж, я и так терплю! Надеюсь, вы меня сейчас не используете в качестве подопытного кролика и не посадили на свой ужасный стул, читающий мысли!
— Добровольно вы ведь все равно не согласились бы предоставить себя в мое распоряжение. Я знаю…
Роньяр, теперь уже в неподдельном испуге, вскочил со своего кресла и внимательно осмотрел его со всех сторон. Не обнаружив ничего подозрительного и убедившись, что кресло не прикреплено к полу, он снова уселся в него.
Петер посмотрел на Роньяра и, не скрывая
— Шерлок Холмс не похвалил бы вас за такой осмотр.
— Почему! Я что-нибудь проглядел?
В этом вопросе звучали не шутливые нотки, скорее — боязливые. По всей вероятности, он действительно боялся, что Петер сможет прочесть его мысли.
Но смеющиеся глаза Тербовена убедили его, в конце концов, что все это — не больше чем шутка, и он с видимым облегчением хвастливо заявил:
— Я по вашему лицу сразу заметил, что вы это несерьезно, ведь я, в конце концов, хороший психолог.
— О-о! В общем-то актер из меня никудышный, сознаюсь, но если я захочу, — лукаво добавил Петер после короткой паузы, — я в корне преобразуюсь, и тогда, возможно, смогу обмануть даже вас.
Роньяр посерьезнел и задумчиво посмотрел на Тербовена.
— Что ж, все может быть. В будущем, находясь у вас, нужно быть осторожным. Я отнюдь не уверен, что в вашем кабинете я смогу сохранить свои мысли в тайне!
10
Человек со злостью бросил свернутую газету на стол, за которым он сидел еще с тремя мужчинами, сказал:
— Здесь вот, во вчерашнем выпуске, написано… — И бледный узколицый человек, с жидкими кукурузного цвета волосами, снова взял газету и прочитал раздраженным тоном: «…Нам не может быть безразлично то, что произошло с этими островами и с людьми, живущими на этих островах. Хотя с момента испытаний прошло уже почти два года, наша христианская совесть не позволяет нам сидеть сложа руки. Мы все снова и снова должны задавать себе вопрос: какая же участь постигла тех обитателей островов!»
Его чтение было прервано покашливанием человека, сидящего рядом.
— Какая чушь! Просто слушать смешно! Неужели вас все это беспокоит, Стив!
Третий из присутствующих, толстяк с глубокими морщинами вокруг рта, человек неопределенного возраста, которого собеседники называли Алланом, презрительно бросил:
— Проводить испытание водородных бомб и опыты по распылению радиоактивного кобальта вблизи этого архипелага было в любом случае тактической ошибкой. Естественно, что все они теперь раскрыли свои пасти, эти гуманисты и апостолы справедливости!
— Но ведь в этом и заключался смысл испытаний, — ответил Стив. — Ведь нам нужно было узнать, как радиоактивный кобальтовый туман действует на людей и на какой срок заражается местность.
— Оставим ненужный спор, — вставил четвертый, который до этого молчал. — Мы все равно не могли заранее предугадать силу взрыва. Так какой же смысл спрашивать, что стало с теми людьми и с островами? Мы приняли секретные меры предосторожности. А через несколько лет ни один человек и не вспомнит больше об этом.