Звонкий ветер странствий
Шрифт:
«Вот, и дождались, с неожиданного удара шквалистого ветра начался давно обещанный шторм!», – подумал Егор, машинально набрасывая на загоревшую кровать первое, что подвернулось под руку. В данном конкретном случае – кафтан Солева, которым полковник и был укрыт. Огонь, естественно, тут же потух, но потух и масляный светильник, в каюте стало темно – хоть глаз выколи.
Преодолевая сильную качку, Егор с трудом добрался до двери, распахнул её до упора, вставил специальный крючок в скобу, вбитую в стенку коридора именно на случай сильного шторма, чтобы её (дверь) не мотало бестолково из стороны в сторону.
«Это, братец, временно. Просто ещё не успели прикрыть палубный люк», – тут же подсказал заботливый внутренний голос. – «Раз, пришёл шторм, значит, и люк скоро закроют. Надо срочно разобраться со светильником…».
Егор, стараясь не мешать Саньке и Наоми, которые специальными ремнями надёжно закрепляли безвольное тело Ильи Солева на поверхности койки, взял в руки потухший масляный фонарь, с помощью кресала снова зажёг крохотный огонёк на кончике фитиля, бережливо прикрыл оранжево-жёлтый язычок пламени стеклянным колпаком и накинул дужку светильника на бронзовый крюк.
– А он не свалится снова? – обеспокоено прокричала Санька.
Вздохнув, Егор вытащил из-за кожаного пояса пистолет, ловко разрядил его, и, взявшись за ствол, двумя сильными ударами дополнительно загнул кончик крюка. После этого он соскочил на пол каюты, бережно обхватил жену за нежные плечи и, приблизив губы к её уху, сообщил:
– Саня, я наверх! Узнаю, что там и вернусь…
– Иди! – нетерпеливо отмахнулась Санька, лихорадочно пытаясь нащупать пульс на запястье Солева.
На палубе бригантины творилось нечто невообразимое. Буквально со всех сторон страшно и безостановочно выло, гремело и ухало, ветер крепко – на добрые шесть-семь секунд – прижал его тело к палубе, которая была очень мокрой и скользкой от многочисленных вееров морской воды, регулярно перелетавших – на добрые десятки метров – через корму. Наверху, как показалось – над самой головой, сверкнула яркая, бело-жёлтая молния, ещё через две-три секунды по ушам больно ударил неожиданно-громкий раскат грома.
Ветер решил коварно переменить тактику. Неожиданно он приподнял беспомощное человеческое тело над палубой и сильно бросил его вперёд…
Егор, влекомый взбесившимся воздушным потоком, смог остановиться, только крепко обхватив обеими руками толстую центральную мачту, в ту же секунду почувствовав, что рядом с ним мачту обнимают ещё чьи-то сильные руки.
– Это я, Фруде Шлиппенбах! – прокричал ему в ухо невидимый сосед. – У штурвала стоять совершенно невозможно, сдувает… Пришлось его заклинить намертво… Теперь идём прямо по ветру… Больше ничего сделать нельзя… Такой сильный шторм… Настоящий тропический ураган…
Неожиданно где-то рядом прозвучал резкий хлопок, словно какой-то неведомый великан выстрелил из своего великанского пистолета.
– Бом-кливер разорвало! – пояснил капитан «Луизы». – Он был последним… До этого уже лопнули все стакселя и топселя… Хорошо ещё, что мы захватили с собой комплект запасных парусов…
– Что с остальными кораблями? – перекрикивая вой ветра, спросил Егор, задирая голову вверх – там, в обрывках различных снастей и канатов, бешено приплясывали на ветру только какие-то жалкие лохмотья и длинные светлые ленты, бывшие когда-то надёжными корабельными парусами.
– Не знаю…, – честно ответил Фруде. – К корме не пробиться… Но, думаю, все они давно уже отстали… Только многометровые волны – за кормой…
Ветер не стихал ни на минуту, «Луиза», мелко дрожа всем корпусом, неудержимо неслась вперёд. Куда? По словам Фруде получалось, что большей частью – на запад, но иногда, когда ветер ненадолго менялся, то и на юго-запад.
Изредка бригантина, подпрыгивая на волнах, отрывалась всем корпусом от водной поверхности. Тогда в животе – на краткий миг – ощущался ледяной холод, а в голове поселялись серьёзные сомнения: – «А вдруг, шведский шкипер вовсе и не шутил, и этот корабль, действительно, умеет летать?»…
Время текло вязко и медленно, как хмельная блевотина по стене деревенской избы в морозную погоду. День, ночь, день, ночь…
Илья Солев умер ещё в самом начале урагана, видимо, сильно ударившись головой об угол прикроватной тумбочки – после первого же серьёзного порыва ветра. Так что, Санька и Наоми пристёгивали кожаными ремнями к койке уже безнадёжного мертвеца. Он там, на корабельной койке и оставался, ремнями пристёгнутый. Во время такого сильнейшего природного катаклизма даже сбросить за борт мёртвое тело не представлялось возможным…
Санька, Санечка, Сашенция… Смотреть на неё было откровенно страшно. От нервных переживаний она сильно похудела, подурнела, огромные глаза потухли и ввалились, даже волосы – раньше густые и пышные – как-то сразу потускнели и визуально стали намного тоньше, свалявшись в несимпатичные старушечьи лохмы…
Егор, тихонько скрипя зубами, безвольно наблюдал, как супруга, сидя на полу в дальнем углу кают-компании, часами раскачивается из стороны в сторону, повторяя – как безнадёжно заезженная грампластинка – одно и тоже:
– Петенька, Катенька, где же вы? Живые ли? Сперва Шурочка пропал. Теперь, вот, вы… За что мне это всё? За – что??? Петенька, Катенька…
Время от времени Егор садился рядом, крепко обнимал жену за плечи, пытаясь успокоить, шептал ей в ухо всякие нежные глупости, понимая – в глубине души – что все его усилия бесполезны и бессмысленны. Он уговаривал Саньку съесть хоть что-нибудь, только она всегда отказывалась наотрез. Хорошо ещё, что воду глотала иногда… С ума можно было сойти от всего этого. Но Егор-то точно знал, что он – не сойдёт. Никогда и ни за что… А, вот, с Санькой творилось что-то определённо не то…
В один из редких моментов, когда мысли жены ненадолго ушли чуть в сторону от потерянных детей, затерявшихся где-то в бесконечных просторах Атлантического океана, она неожиданно поделилась с Егором своими подозрениями:
– Знаешь, Саша, мне кажется, что Солев не сам умер. То есть, я хочу сказать, что не от удара головой об угол тумбочки.
– А от чего?
– Я думаю, что его убила эта подлая японская кукла.
– Саня!
– Что – Саня? Я уже двадцать шесть лет – Саня! Помнишь, как мы трое упали на Илью, когда ветер первый раз ударил по «Луизе»? А потом – от упавшего на кровать масляного фонаря – загорелась льняная простынка?