Звонок из Ленинграда
Шрифт:
Мама положила блинчики на тарелку и придвинула ее Ксюше. Потом налила в чашку крепкого чая.
— Ешь и не вмешивайся в разговоры старших.
А кто вмешивается? Никто и не вмешивается. Слово сказать и то нельзя. Ксюша скривила губы и начала обводить вилкой синий квадратик на клеенке. Пусть мама теперь и не надеется, что она будет есть противные блинчики.
— Ксения, не капризничай. Ешь.
— А я, между прочим, еще не умывалась.
— Ну, знаешь… — сказала мама. — Сейчас же иди в ванную.
Ксюша поднялась и медленно побрела в ванную. Там
— Дмитрий Иванович — твой руководитель, — говорила между тем мама на кухне. — И если он нашел нужным обнародовать ваши исследования, — значит, пришло время и есть что показывать. А все твои «ахи» и «охи» от самой элементарной трусости. Нельзя же так, Наташа. Сколько людей страдает от пищевых отравлений, особенно рыбными консервами. Может быть, именно тебе удастся найти противоядие… Ну, ладно, ладно… не буду… Я сделаю другое — поеду с тобой.
— Спасибо, Лидочка! Я все время хотела попросить тебя об этом, но боялась нарушить твои планы.
Ксюша швырнула полотенце на пол и выскочила на кухню.
— Мама, мы же хотели в Эрмитаж! Ты же обещала!
— Завтра, детеныш. Завтра обязательно.
Да что же это такое?! Вчера вечером перед сном мама сама сказала, что сегодня они пойдут на Невский, на Дворцовую, а потом в Эрмитаж. А теперь получается, что Ксюша должна целый день сидеть дома одна…
— Ну, мама…
— Ксения, не хнычь. Так надо.
И все. Спорить и просить бесполезно.
— Съешь блинчики, вымой посуду. И не выходи никуда из дома, пока Саня не вернется из школы.
Ксюша так расстроилась, что даже не слышала, как ушли мама и тетя Наташа. Она стояла в кухне возле окна и сквозь слезы смотрела на улицу. Там, внизу, красными гусеницами ползли трамваи, бежали блестящие, как разноцветные жуки, легковые машины, на автобусной остановке стояли люди и смеялись…
А почему бы им не смеяться? Их никто не обманывал, не заставлял сидеть одних целый день в квартире в другом городе. И зачем только мама потащила ее с собой в Ленинград? К папе Ксюшу все равно не пустили. В Эрмитаж и музеи маме некогда идти, надо спасать тетю Наташу, чтобы ее не засмеяли.
Раньше Ксюша думала, что взрослые ничего не боятся. А оказывается, даже самые храбрые боятся смеха… Даже папа. Даже Игорь Владимирович и то, наверное, боится… Ой, как же она забыла! Надо скорее идти и разыскивать Тиму…
Да, но мама же не разрешила выходить из квартиры. Неужели сидеть и ждать, пока Саня придет? А если он задержится в школе? Нетушки, раз у мамы свои дела, тогда и у Ксюши свои. У каждого человека должны быть свои дела, и никто их за него не сделает.
XV. Урок самбо
Ксюша убрала со стола грязную посуду, вымыла ее и пошла
Ксюша согнала Мишку с постели. Он недовольно заворчал, потянулся, раззявив клыкастую розовую пасть, и полез досыпать под тахту. Ксюша аккуратно застелила тахту клетчатым пледом, потом подмела квартиру. Ну вот, кажется, и все. Порученные дела сделаны, можно приниматься за свои.
Ключи от квартиры лежали в коридоре на подзеркальнике. Ксюша надела шубку, сунула ключи в карман и решительно захлопнула входную дверь за собой.
Вчера, когда Ксюша ждала маму и Новиковых в проходной, ей не терпелось поскорее рассказать о записке Игоря Владимировича и о том, что Тиму теперь вылечат. Но когда мама и Новиковы пришли, Ксюша вдруг подумала: а что, если Тиму не смогут вылечить? Все обрадуются, станут хвалить Ксюшу, а Тима будет по-прежнему сидеть у окна худой и бледный… Нет, она не скажет ни одного слова. Даже Саньке. Пусть Тиму сначала вылечат.
Спускаясь на лифте, она пожалела, что не узнала у Саньки, где Тимино окно. Ничего не поделаешь, придется обойти весь дом, заглядывая в окна первого этажа. Конечно, Тима удивится, когда увидит под окном незнакомую девочку. Ну и что? Все люди сначала незнакомые, а потом знакомые. В большом городе, конечно, другое дело, а вот в деревне, куда они с дедом за пшеничной мукой ездили, все с ними здоровались. Это приятно: сразу перестаешь чувствовать себя чужой.
Двор перед домом был огромный. Его даже нельзя было назвать двором. Просто громадное поле, заваленное снежными сугробами, а из сугробов торчат тоненькие голые деревья.
Вокруг дома шла асфальтовая дорожка. Снег с дорожки был сметен на газоны. Ксюша пошла по дорожке вдоль дома, наступая сапогами на прозрачный ледок, затянувший лужи. Ледок трещал под ногами, как тонкое стекло.
Первый этаж дома оказался высоко, выше Ксюшиной головы, и снизу ей были видны только цветочные горшки на подоконниках. Но она все шла и шла, упрямо надеясь увидеть за темным стеклом бледное лицо Тимы.
Возле последнего подъезда на обледенелой скамейке сидел мальчишка в черной лохматой шапке с оторванным ухом и прилаживал крепление к лыже. Он то и дело дул на красные пальцы и был зол на весь мир.
Ксюша подошла и остановилась. Было бы здорово, если бы мальчишка дал ей пробежаться на лыжах по этому снежному полю. Правда, самой Ксюше еще не приходилось прокладывать лыжню. Это делали обычно дед и отец. Но здесь и снег, наверное, не такой глубокий.
— Чего уставилась? — буркнул мальчишка.
— А что, нельзя?
— Проваливай своей дорогой. Здесь не цирк.
— Я и сама догадалась, — миролюбиво согласилась Ксюша, — в цирке звери дрессированные, а ты дикий.
— Чего? Чего?