Звуки, которые нас окликают

Харитонова Ольга

Этот магазин долго стоял зарешёченный. Крупные рисунки на его стеклах – гномы в очках и колпаках не по размеру – долго выглядывали из-за переплетений решёток, косились на амбарный замок.

А теперь вместо книжного – «Магнит косметик».

– Какую, говоришь, тебе книжку? Помой сначала голову, выродок. Купи лучше девушке гель для душа, за книгу тебе никогда не дадут. И не гляди из-под капюшона, здесь нет больше ничего.

– Я вижу, что нет.

А я даже чувствую.

Судьба

забросила меня в один коллектив к моей первой учительнице. Двадцать пять лет назад (мать его) она поздравила меня с первым днём школы. А теперь я принимала у неё отчёты, выпрашивала планы и ловила на переменах, чтобы отработать свою зарплату.

Она была всё также красива. Как может быть красива женщина, которая изо всех сил выдаёт свой максимум: серьги, стрижка, фигура, грим. Она была всё также ухожена и красива, она лишь высохла и более ничего.

Дряблое яблоко становится слаще, Марина Васильевна.

Вы помните меня?

Она делала вид, что не помнит. Она ни разу не заговорила со мной о прошлом и всячески меня избегала. Её выдавало лишь называние меня по имени, наше общее прошлое вечно отнимало у моего имени отчество.

Я была напоминанием о её молодости. Молодости, которая теперь навсегда зарешёчена.

Амбарный замок, электронная пыль и страх.

Марина Васильевна, мне тоже страшно. У меня отобрали книжный. Мне пару лет назад было тридцать. В моей жизни ничего не меняется и постоянно меняется всё.

Вы преподаёте смирение с возрастом?

Марина Васильевна? Марина Васильевна?!

Помыть голову и жить дальше?

Выход из

Выход за дверь – наказание или счастье?

В школьном детстве этим грозят, а тебе лишь бы выйти, лишь бы за дверь.

В подъезде она деревянная, на толстой длинной пружине, громко хлопает, знаменуя пушечный выстрел, и ты летишь ядром к друзьям, за гаражи и в кусты, на крыши…

На ходу подтягиваешь шорты, дотягиваешь до подбородка замок куртки, снова закидываешь, перекручивая, резинку на зимнюю шапку, дома ведь не успел – тебе лишь бы за дверь.

В детстве не выходишь – вырываешься.

И нужно ведь ещё толкнуть изнутри со всей дури, броситься на дверь, показать, как сильно хотелось наружу. (Так я однажды, не устояв, не вышла, а выпала на крыльцо, но выходы из подъезда не разлюбила.)

В юности выходишь на улицу обязательно красивый, чтобы всем нравиться.

Во времена универа, работы – самой что ни на есть жизни – каждый день начинается с этого, с выхода из двери подъезда. Именно подъезда, потому что только после неё наваливается вся правда, весь дождь, весь снег (или обхватывает солнце; приносит запахи листвы, асфальта, фенола и газа ветер). Порог – это стартовая дневная черта.

В этот период жизни выход за дверь не наказание, но преодоление.

Недавно видела: на уличном откосе

окна второго этажа кто-то приладил зеркало (небольшое, где-то с ладонь), так приладил, чтобы сидя у оконного стекла можно было наблюдать за подъездной дверью. Прячется ли хозяин зеркала от кого-то? Или ему интересны чужие преодоления подъездной двери?

Стоит ли кто-то на крыльце этого подъезда прежде, чем отправиться по делам?

Я у своего – стою. Выхожу и замираю на миг: если на улице тепло и солнечно, могу задержаться у крыльца и поглазеть с улыбкой по сторонам, если холодно – замираю, готовясь к пути до остановки, кутаюсь лучше в шарф. (Дома ведь не успеваю, спешу всё. Кстати, стоит написать где-то в чате: «скоро выхожу, спешно одеваюсь» и вместо буквы «п» утвердить букву «м», мир сразу становится добрее.)

В других городах стою на крыльце (после выхода из подъезда) ещё дольше.

Помню, в одном екатеринбургском хостеле размышляла перед выходом: «Я могу двинуть куда хочу! Хоть куда! Только не налево – там кладбище… Только не направо – там мусоросжигающий завод… Вон куда-нибудь туда, куда убегает трамвай».

А потом сделала первый шаг.

Сделала и узнала, что в Екатеринбурге первый шаг приводит, в итоге, к набережной Исети, в Челябинске – на детскую железную дорогу в парке Юрия Гагарина, в Златоусте – к золотому крылатому коню, в Москве – к сырникам с джемом, в Тарусе – к лодкам на глади Оки, в Сочи – к лавке с «Изабеллой», в Суздале – на колокольню Ризоположенского монастыря меж зимнего неба цвета джинсов, а в Омске – всегда домой.

В зрелости выход за дверь – всегда к находке, к истине.

На одной из улиц Омска стоит дом, подъездные двери которого недавно стали картинами: голубое море, где-то едко-зелёная сосновая хвоя, одна коричневая курица и две рыжие кошки. Жильцы каждого подъезда высказывали художнику свои пожелания, а он объединял их в сюжет.

Один парень попросил тихо: «Нарисуйте пару вот здесь, у дерева, незаметно. Ну, для меня». И на двери появилась влюблённая пара (двуглавое чёрное пятно на горе).

Иногда за дверь выходит не только человек, но – вдруг – искусство.

Рисунки, выползшие на подъездные двери, ещё робкие, красивые как младенцы в конвертах.

Рисунки-подростки уже забираются на стены, на гаражи, туда, где нельзя. Вон, за башней Телецентра, на ржавых полотнах гаражных коробок нарисованы и реки, и горы. Чёрной линией аэрозоля – Яблоновый хребет, Саян Восточный, Хибины, на другом гараже зелёными, волнистыми линиями Ангара и Иртыш. Так и написано над линиями просто: «Го-ры», «Ре-ки».

Ещё подрастая, живопись смелеет и виснет на выставке «Уличная волна» – она уже не граффити, но ещё не фонд Русского музея. (Она ищет себя.)

Старая живопись уже почти никуда не выходит.

Как написала Марина Яковлевна Бородицкая:

«А я и рада бы выйти, я собралась бы за пару минут,

Но меня уж ни с кем не путают и никуда не зовут».

Вот и мы со временем будем отражаться в тайном зеркале второго этажа всё реже и реже.