Зяблики в латах
Шрифт:
Подпоручик Морозов соскочил с площадки и по шпалам побежал в темноту. За ним побежал Нартов.
— Упал? Кто? Кто упал?..
Но никто ничего ответить не мог.
Было лишь слышно, как на площадке перед нами стонали раненые и как дышал в темноте тяжелый и усталый паровоз.
Наконец Морозов и Нартов вернулись.
— Упал Руденко… Насмерть!..
…И опять побежала вдоль насыпи крутая, черная волна.
На станции нас встретил поручик Ауэ.
— В чем
— Прикажите разгрузить… — указал на переднюю площадку подпоручик Морозов.
Когда раненых разгрузили, четверо из них мутными уже глазами смотрели в темноту.
БОИ В КОЛЬЦЕ
В деревне Гусяты, где был расквартирован наш батальон, было уже совсем темно.
— Не стоит раздеваться, поручик, — сказал мне подпоручик Петин, командир пулеметного взвода нашей роты. — Ложитесь так. Сейчас набегут красные. Они всегда теперь ночью…
Седоусый хохол-хозяин снимал на лавке валенки. Я сел рядом с ним и стал натягивать снятые было сапоги.
— Хорошо дома-то сидеть, а? — спросил хохла подпоручик Петин. — Спать ляжешь… А нам каково?
— Сыдилы б дома, панычу. Никто б ни ниволил.
За стеной мычала корова.
Ночью мы вскочили.
За деревней металась быстрая ружейная пальба. Точно ударяясь друг о друга, над крышей разрывались гулкие снаряды.
— Строиться!
Мы бросились к дверям, хватая спросонья чужие винтовки.
А седоусый хохол сидел на лавке и, глядя на нас, почесывал поясницу.
…Ночной ветер путался в голых ветвях.
Прикрывающая отступление 5-я рота медленно обходила деревню. Наша, 6-я, вышла на ее юго-западную окраину и стояла под стеной какого-то пустого строения, с содранной крышей. 7-я и 8-я были уже далеко за деревней.
Мимо нас проходили последние силуэты отставших от рот солдат.
Вот, подпрыгивая и качаясь на снежных крутых ухабах, прогремела походная кухня, и вновь вдоль опустевшей дороги
побежал лишь низкий одинокий ветер, точно испуганный приближением боя.
Прошло еще полчаса.
— Кого мы ждем, поручик?
— Красных. Если удастся, мы ударим в тыл. А вы, — ротный обернулся к подпоручику Петину, — вы подогрейте с фланга… Эй, не курить!
На дорогу, кивая передками саней, выехал небольшой обоз. Чья-то рука, поднятая с последних саней, качаясь в воздухе, то сжимала, то разжимала пальцы.
На фоне темного неба эти черные пальцы казались большими и бесформенными. Две сестры в желтых овчинных полушубках и в папахах поверх косынок бежали, спотыкаясь, за санями.
Над нами опять прогудело несколько снарядов. Шагах в пятистах они разорвались, брызнув в небо золотым и острым огнем.
— Барбосы! По обозам!..
— Пропустить обе цепи! По дозорам не бить! Поручик Ауэ расправил плечи, вышел на дорогу и поднял роту движением руки:
— В цепь!.. Господа офицеры…
Мне казалось, ротный не командует, а беседует с кем-то, спокойно и тихо.
Мы рассыпались в цепь, одним флангом упираясь в деревню, входя другим в темную ночную степь — к югу.
Цепи 8-й роты и наступающих на нее красных шли с севера.
Минут через десять мы открыли частый огонь…
— Справа, по порядку… рассчитайсь!
— Первый.
— Второй.
— Третий.
…Утро медленно сползало с неба. Пленные красноармейцы, понуро опустив головы, стояли неровной, длинной шеренгой.
— Возьми-ка в руку.
— Да, здорово!
Под подкладкой папахи подпоручика Морозова я нащупал пулю.
— Тридцатый.
— Тридцать первый.
— А ну, поживей! — Полковник Петерс, наш батальонный, торопил пленных.
— Сорок седьмой.
— Co-рок восьмой.
— Сорок восемь, господин полковник! — крикнул с левого фланга поручик Ауэ.
Я раскуривал отсыревшую папиросу. Ругался…
— Мы мобилизованные… Приказано было, ну и стреляли, — добродушно рассказывал возле меня стоящий на фланге пленный, молодой красноармеец, с широким крестьянским лицом. — После, как патроны вышли, сдались, конечно…
— Так!.. — Поручик Ауэ уже тоже подошел к пленному. — Ну, а если б не вышли, сдались бы?
— Если б не вышли, и не сдавались бы… Зачем сдаваться-то?
— Хороший солдат будет! — сказал ротный. — А ну, подождите…
Через минуту он вновь вернулся.
— Этого, подпоручик Морозов, возьмете в первый взвод. Хороший будет солдат!..
Над шеренгой пленных бежал дымок. Пленные курили.
Но вот из-за строенья с содранной крышей показались всадники. К пленным подъезжал полковник Туркул.
— Идем! — сказал мне подпоручик Морозов. — Сейчас расправа начнется…
Под ногами коня Туркула прыгал и кружился бульдог. С его выгнутой наружу губы болталась застывшая слюна. Бульдог хрипло дышал.
— Ах, сук-к-кины!.. — пробежал мимо нас штабс-капитан Карнаоппулло. Ах, сук-к-кины, как стреляли!.. Сейчас мы… Сейчас вот!.. Эй, ребята, кто со мной?..
За штабс-капитаном побежал Свечников.
Мы шли к ротному обозу, — за винтовкой пленному красноармейцу.
— Как звать тебя, земляк? — спросил его подпоручик Морозов.
— Горшков, — ответил тот, как-то густо и с ударением произнося букву «о».
— Ярославский?
— Ярославский, так точно! — И, взглянув на нас, красноармеец чему-то радостно улыбнулся.