Зяблики в латах
Шрифт:
— Это верно, пожалуй!
— Подожди!.. «Но таким, как вы сейчас, — сказала она, — таким вот я и люблю вас». И она целовала меня в лоб, потом в щеку, потом в губы… Поручик Науменко бросил хлыст в канаву.-…Потом в губы!.. Господи, как она целовала!..
Мы уже подходили к желтому домику вдовы Шмитке.
— Если б ты знал, как она целовала!.. — еще раз повторил поручик Науменко и быстрыми шагами направился к воротам.
Минут через десять он нагнал меня снова.
— Слушай!.. Ты не видел
— Кого?
…За-сви-ста-а-ли каза-казаченьки
В пo-ход с полу-но-о-о-чи! пели где-то вдали солдаты.
За-пла-ка-ла моя
Ма-ру-сень-кааа…
— …Вышли они вместе. Я видел! — Поручик Науменко от волнения заикался. — Потом она вернулась и заперла за собой дверь… Она не пустила меня… Она сказала: «Сплю, поручик»… Но ведь это неправда! Скворцов обещал ей вернуться… Я слыхал… Послушай, он прошел здесь?.. Да? Здесь вот? Прямо?..
Песок под его ногами хрустел недолго. Очевидно, поручик Науменко побежал.
На следующее утро нас рано подняли. Рота уже стояла возле подвод.
— Где ж он остался, мать его в закон! — кричал ротный. — Немедленно найти! Обыскать все хаты! Барбосы! Баб не видели!..
Возле ротного стоял поручик Скворцов.
— А кто разберет!.. Я ж рассказывал вам, поручик. Как еще ночью отшил я его, он — через забор и в поле куда-то…
— Никак нет, и у дамочки нету, — подошел Галицкий. — И не было, говорит.
— Несут, несут! — раздались в это время голоса за нами.
Мы обернулись.
Поручика Науменко несли за ноги и за руки. Ротный быстро пошел ему навстречу. Потом остановился.
— Барбос!
— Напился… — сказал поручик Скворцов, уже взваливая поручика Науменко на подводу. — Так-с, так-с!.. Для храбрости, значит! Проучить меня думал! Иль с горя? Ах ты, мальчишка! Щ-ще-нок!..
И опять загремели колеса.
Бой мы приняли только на третий день, под селом Орлянкой, рано утром, после ночи, проведенной в степи под телегами.
— Это не бой!.. И не победа это!.. Это полпобеды!.. — сказал ротный, закуривая, когда мы, не доходя до Орлянки, расположились на лужайке возле ее огородов. — Ни одного пленного! Какая же это, к черту, победа!
В селе было тихо. В конце улицы, выбегающей к нам на лужайку, скрипел журавль колодца. Около колодца суетились сестры. Раненых проносили мимо нас.
— Легонько!.. Ле-го-о-онько! — тихо просил с носилок молодой безусый солдат, с черным лицом и желтыми, как солома, бровями. — Земляк… Милый… Ле-го-о-нь-ко!..
И вдруг за спиной у нас раздался выстрел.
— Сюда! Сюда!.. Дышло!..
— Сюда! Санитары!..
Поручик Скворцов лежал на земле,
— Отойди! — кричал ротный на сбегающихся со всех сторон солдат. Отойди! Чего не видели?
— Отойди! — у него под боком кричал штабс-капитан Карнаоппулло. — Чего не видели? Подошел фельдшер. Нагнулся.
— Конец! — И отошел к бугру, чтоб вытереть о таволгу руки. — Медицина здесь запоздала. Разрешите унесть?
— Несите!
— Неси!
— Тижолый! — Санитар Трифонов, здоровый солдат, с длинными до колен руками, взвалил поручика Скворцова на спину. — Тижолый!.. Мертвый, он всегда тижалей! А куда нести-то?
— К штабу неси!
— Раз, два, три… четыре. Четыре пули, поручик! Одна у него оказалась лишней… — сказал мне подпоручик Морозов, бросил наган на землю и приподнялся, ища кого-то глазами.
А за селом, для всех неожиданно, вновь торопливо заработал пулемет. Мы бросились к винтовкам.
Все. что происходило после, можно было считать секундами.
Мы сбежали с холмов за Орлянкой.
— Да подравняйте!.. Да под-равняй-те це-пи! Звенела шрапнель.
— Интер-валы! — опять закричал ротный. — Держите интер-ва-лы!..
В садах, за нами, шрапнель косила сучья деревьев.
— Сбеги ниже! — крикнул я, и вдруг, бросив винтовку, сжал рот ладонью и, спотыкаясь, быстро побежал вдоль цепи.
Сквозь пальцы мои била кровь. Боль по лицу бежала кверху и уже, казалось, звенела в ушах.
— Ложись! Ложись!
— Ин-тер-ва-лы!
— Куда! Да ложись! Выведут!
Я повалился на землю. Помню, — в траве, под самым моим лицом пробежала ящерка.
В полдень, когда я вышел из сельской школы, где помещался наш перевязочный пункт, под оградой церкви густо стояли носилки.
«Три недели и вновь в строй! — думал я, вспоминая слова сестры. — Вот тебе и отдых!..»
Раненые стонали. Какой-то унтер-офицер, вытянув руки вверх, ухватился за ветви акации, перегнувшейся к нему через ограду, и, очевидно в бреду, раскачивал их со всей силой. Кто-то рядом с ним лежал совсем неподвижно. Я подошел и вдруг быстро наклонился.
…Глаза поручика Ауэ были открыты. Он в упор смотрел на меня, но, кажется, не узнавал. Ни гимнастерки, ни рубахи на нем не было. Волосатая грудь часто и высоко подымалась. Живот был забинтован. На широкий бинт падали все новые листья.
— Последний из могикан офицерской касты! Выживет ли?.. А жаль!
Я обернулся. За мной стоял поручик Злобин, тоже легко раненный.
— Тяни, тяни, — вытянешь! — кричал унтер-офицер, раскачивая над нами акацию.
А вдоль ограды выстраивались носилки…