...А что будем делать после обеда? (сатирические рассказы о маленькой стране)
Шрифт:
— Алло, — кричу я во всю глотку, — алло!
Совершенно не исключено, что она все же ответит. В конце концов, по сути своей злость телефонистки направлена не персонально против меня, а против всего враждебного окружающего мира, коварно пытающегося тысячами влезть в ее коммутатор. Персональным конфликт станет, когда она подаст позывной:
— Это 72-95-56, слушаю.
Она не дает ни имени, ни адреса, поскольку они строго засекречены и известны лишь немногим посвященным. В жизни существует много имен, но только не у телефонисток. У телефонисток может быть только один лишь номер, и ничего больше.
— Алло, —
— С кем?
Я неуверенно смотрю на свои записки. Нет-нет, это совершенно точное имя.
— С Цер… Церко… вицем…
— Соединяю.
Звучат обнадеживающе-радостные электронные попискивания различных кнопок и клавиш, чтобы установить беспроволочное соединение. И благоговейная тишина. Мир вечного молчания раскрывается передо мной в своем божественном великолепии. Может быть, в нем и есть немного Церковица, а может и нет. Об этом невозможно рассказать. Это можно только представить. Я встаю на колени у телефона и напеваю марши времен Войны за независимость. Наверное, так должны себя чувствовать на обратной стороне Луны космонавты, полностью отрезанные от остального человечества.
— Алло, — повторяю я снова и снова. — Алло!
Можно щелкать пальцем по трубке, чтобы снова пробудить ее к жизни.
Можно просто оставить ее в покое. Через четверть часа я сдаюсь, кладу трубку и тем быстро отключаю себя из пустоты. Поскольку, однако, разговор с Церковицем не потерял своей актуальности, и мне по-прежнему нужно выяснить у него номер телефона его зятя, я с новой энергией стучу по кнопкам. На этот раз мне отвечают сразу.
— Нафтали получит пакет после четырех часов, — говорит еврейская телефонистка. — Мне не доставляет никакого удовольствия каждый день что-то таскать к электричке. Подожди, алло, 72-95-56, слушаю.
Я пытаюсь навести порядок в трубке. У меня не было, видит Б-г, никакого намерения принуждать г-жу Суламифь собственноручно таскать какой-то пакет к какой-то электричке. И при чем тут, в конце концов, какой-то Нафтали? Пусть себе этот Нафтали получает свой пакет в четыре, в половине пятого, и дело с концом.
Я пытаюсь подавить в себе нарастающее раздражение путем непосредственного обращения к Господу.
— Алло, — говорю я, — я хотел бы поговорить с Церковицем.
— С кем?
— С Цер… Церко… вицем…
— А кто у аппарата?
Наконец-то она хочет это выяснить. При последнем разговоре мне удалось этого избежать, но в этот раз в моем голосе звучит нечто, что будит ее врожденное недоверие. Сейчас рухнет последний барьер, и начнется такое… Я скрупулезно прикидываю, что следует сказать: алло, на проводе электрическая компания, или, быть может, д-р Шаи-Шайнберг, друг Церковица, черт знает, что ее убедит. Наконец, я говорю:
— Оливер.
Оливер подойдет в любом случае. Оливер звучит очень убедительно.
Еврейская телефонистка успокаивается, и снова слышатся обнадеживающе-радостные электронные попискивания различных кнопок. Несколько секунд в моем ухе звучит рабочее место дежурной. На этот раз мне не приходится больше тратить время на изучение тишины, можно сразу открывать книгу "Ганнибал — враг Рима" и вместе с упомянутым героем пересекать заснеженные Альпы. Б-же мой, что это было за увлекательное приключение — вести колонну полузамерзших слонов
У ворот Рима я ненадолго прерываюсь, чтобы проверить, не удастся ли приземлиться в кабинете Церковица.
— Алло, — кричу я в трубку. — Алло!
В глубокой дали, по ту сторону моря, в сердце Нью-Йорк-сити, кто-то бормочет на беглом идише. Кто-то, кому Суламифь дала шанс. У нас шансов нет.
Наши дела даже хуже, чем у Нафтали. Слишком уж много огорчений скопилось за последние минуты. Если бы мы, Суламифь и я, смогли познакомиться в свободное от работы время, то нашли бы общий язык. Может, несмотря на ее худобу, мы смогли бы завести какое-никакое хозяйство, не исключена даже и свадьба, дети, алименты. Однако, сейчас, окопавшись по передовой, мы не имеем ни настоящего, ни будущего: она телефонистка, а я абонент, то есть кошка с собакой, не то, чтобы я был на нее зол, о нет, я почитаю всю полноту ее могущества, но, к сожалению, мы не установили с ней никаких человеческих отношений. Единственное, что можно предпринять для установления контакта, это повесить трубку, еще раз выругаться и снова набрать ее номер уже по четвертому, решающему кругу.
— Послушайте, уважаемая, — говорю я, — почему вы полчаса держите меня без ответа?
— А кто это?
— Оливер. Я уже три четверти часа пытаюсь дозвониться до Церковица.
— Его здесь нет.
— Так что же вы мне сразу не сказали?
— Ну, вот говорю.
— И когда он вернется?
— Не знаю.
— А он у вас постоянно работает?
— Понятия не имею.
— Могу я ему оставить сообщение?
В этом месте она выключает меня из связи легким движением руки. Все позади. В это последнее, критическое мгновение, однако, зло обеих сторон стало столь всепоглощающим, что мы оба сразу же почувствовали, что продлись разговор еще хотя бы минуту, — и я сниму пиджак, влезу в аппарат и доползу по проводам прямо до телефонной централи, чтобы обрушиться на нее со звериным ревом в борьбе не на жизнь, а на смерть. Суламифь вопьется своими острыми ногтями в мою шею, в то время как я зубами буду рвать ее аорту, и так, сплетясь в утробных звуках, мы будем извиваться на полу телефонной централи в кровавом вальсе.
Да, когда-нибудь так и будет. Вопрос только во времени. Дипломатическое решение полностью исключается.
Место встречи — потусторонний мир
Диагноз болезни, о которой я веду речь, следующий: постоянная склонность среднего израильтянина ко все более расширяющемуся количеству сделок, заключаемых без смысла и цели.
Когда я, например, во время театральной премьеры 1984/1985 годов отдыхал в антракте в буфете, ко мне подошел Штоклер.
— Послушайте, — сказал он, — нам обязательно надо встретиться. У меня к вам предложение. Если не возражаете, я вам завтра позвоню. Или, лучше, во вторник. О-кей?
— О-кей, — спокойно ответил я, особо и не рассчитывая на его звонок. Я знал Штоклера только бегло: этакий воображала, который изображает вид, что знает всех на свете и проворачивает любые дела. Но если он хочет сделать предложение, и если это предложение выгодное, то почему бы и нет.
Но Штоклер не позвонил.
Месяц спустя мы случайно встретились на улице.