...Да поможет мне бог
Шрифт:
Винсент Корнел приехал через двадцать пять минут. В кабинет сенатора его проводил Гай, выполнявший такого рода обязанности с достоинством и некоторой церемониальностью. Корнелу, тщедушному человечку в очках, с бледным лицом, можно было дать лет сорок пять. В течение многих лет он работал адвокатом и следователем различных сенатских комиссий и хорошо познакомился с сенатором Аароном Купом, когда был прикреплен к сенатской следственной подкомиссии, слушавшей дело Гордона Беквуда. Сенатор Аарон Куп никогда ему не нравился, и он, как правило, не разделял его политических идей, но Аарон Куп был силой в Вашингтоне, а Корнел очень уважал силу.
Сенатор обменялся несколькими
— Ну, что там с этим Донованом и зачем вы меня впутываете в это дело? — спросил сенатор Куп.
— Никто вас никуда не впутывает, — ответил Корнел, садясь и закуривая сигару. — Смотрите на наш разговор, как на частную консультацию, не больше. Конгрессмен Биллинджер хотел принять участие в нашей беседе, но я отказался даже сообщить вам о его предложении.
— Конгрессмен Биллинджер — осел. Я ведь подчеркнул в разговоре с ним, что не имею абсолютно никакого отношения к этому делу и что он должен заниматься им сам. Моя канцелярия послала мистеру Доновану телеграмму, в которой зафиксирована моя точка зрения.
— Тем не менее, Аарон, если вы не вмешаетесь, никакого дела Донована не будет, — хладнокровно заметил Корнел.
— Точно так же предполагалось, что не будет дела Беквуда и сотни других дел! — рявкнул сенатор, ударив кулаком по столу. — Я горжусь тем, что они были. Если бы не я, то, возможно, страной сейчас управляли бы коммунисты.
— Возможно, — поддакнул адвокат. — Но возвратимся к нашей конкретной проблеме, Спенсеру Доновану...
Лицо сенатора побагровело.
— Донован — не моя проблема. Сколько раз я...
— Хорошо, хорошо, — поспешил его успокоить Корнел. — Возвратимся просто к Спенсеру Доновану. По-видимому, он не коммунист.
Наступила пауза.
— Какая чепуха! — проговорил наконец сенатор. — Донован — коммунист. Я уверен. У меня чутье. Он красный.
— Да, но как вы это докажете? — спросил Корнел и тут же торопливо добавил: — Я не имею в виду вас лично. Я просто спрашиваю, можно ли это доказать? Я просмотрел все материалы и должен вам заметить, что в них нет ничего особенного. Он никогда не состоял членом каких-либо организаций или обществ, занесенных министром юстиции в списки подрывных, он никогда не выступал на собраниях, где выражались бы какие-либо левые или радикальные взгляды; он хорошо проявил себя на военной службе, хотя ничего выдающегося и не сделал; я беседовал с агентами, которые вот уже два месяца ведут о нем расследование. Они допрашивали его друзей, сослуживцев и коллег, и все прекрасно о нем отзываются, кроме одного, который, по-видимому, сводит с ним личные счеты.
— Кто этот человек, и откуда вам известно, что он сводит с ним личные счеты?
— Здесь замешана женщина, — пояснил Корнел, — и ничего компрометирующего тут нет. Вообще говоря, ФБР считает вопрос исчерпанным и предложило своим агентам прекратить следствие.
— ФБР располагало какой-то информацией о Доноване, иначе они бы не затеяли расследования. Ведь Донован никогда не состоял на государственной службе и никогда не выполнял поручений правительства.
— Как вам известно, Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности получила анонимное письмо и передала его в ФБР. Фотокопия письма есть у меня в делах. ФБР провело расследование потому, что Донован — широко известная личность, до некоторой степени политически
— Я видел фотокопию, — сказал Аарон Куп.
— Я знаю, — ответил Корнел; они посмотрели друг на друга. Никто из них не улыбнулся.
— Конгрессмен Биллинджер показывал мне письмо, — заявил Аарон Куп. — Он не сказал мне, что единственной уликой, которой они располагают, является письмо, да и я так не думал. Поведение Донована говорит само за себя. Его деятельность во время беквудского дела и позднее, — сенатор сурово нахмурился и сделал паузу, — его явная связь с «Дейли уоркер», все, что известно о нем... — Широким жестом он указал на кучу газет на столе. — По-вашему, это все — клевета, фальшивки?
— Ну, Аарон, — заметил Корнел, затягиваясь дымом сигары, — ведь, откровенно говоря, может быть и так, а?
— Тогда почему он не привлекает Фаулера к ответственности за клевету? — спросил сенатор, тяжело опираясь на стол. — Если он такой уж невинный агнец, почему он до сих пор не подал на него в суд?
— Я полагаю, что еще подаст, — сказал адвокат, — и, насколько я понимаю, мистеру Фаулеру придется снять с себя последнюю рубашку, чтобы выплатить денежную компенсацию. — Он встал и начал ходить по комнате. — Не могу сказать, чтобы меня лично это очень огорчало, Аарон. Мне не нравится Фаулер и никогда не нравился, и, не в обиду вам будь сказано, я на вашем месте не стал бы его поддерживать. ФБР будет очень радо, если... кто-нибудь займется Фаулером.
— Черт побери, тогда почему же ФБР помогает ему?
Корнел остановился.
— Если Фаулер сказал вам, что ФБР ему помогает, то он лжет. Я знаю, как Фаулер получил эту информацию. Он получил ее из комиссии, но, — подчеркнул он, — не от меня.
Сенатор снова сел в кресло, сложил руки над узлом, которым был завязан пояс халата, и закрыл глаза. Корнел опять принялся ходить по комнате, попыхивая сигарой. Через минуту сенатор открыл глаза и тихо спросил:
— Я все еще не понимаю, Винс. Какое я имею отношение ко всему этому? Вы можете мне объяснить?
— Попытаюсь, — ответил Корнел. Он бросил сигару в пепельницу и положил руки на стол Аарона Купа. — Вы довольно резко отзывались о Доноване. В своих заявлениях, в выступлениях по телевидению вы поддерживали Фаулера…
Сенатор поднял голову.
— Не его конкретно и не по какому-то частному поводу. Я поддерживал его беспощадную борьбу с коммунизмом и предательством левых. Я поддерживаю всякого, кто так думает и действует. Я верю в это.
— Ну, хорошо, — согласился Корнел. — Но, кроме того, вы недвусмысленно заявили конгрессмену Биллинджеру — во всяком случае, он так утверждает, — что вы думаете о Доноване.
Сенатор молчал. Затем его маленький рот скривился в страдальческой улыбке и он сказал:
— Конгрессмен Биллинджер, возможно, помнит, что несколько недель назад, за обедом, он пожаловался мне на то, что интерес общественности к работе его комиссии ослабел, и добавил, что это весьма прискорбно ввиду той огромной опасности, которая кроется в коммунизме, а также ввиду предстоящих выборов в его штате. Я ответил конгрессмену, что, к сожалению, общественность склонна к сенсациям, а сенсационные дела возникают редко. Основываясь на своем огромном опыте в обеих палатах конгресса, я также предупредил его, чтобы он не затевал громких дел, не имея на то достаточных оснований. Возможно, что конгрессмен помнит нашу беседу, Винс.