...Это не сон! (сборник)
Шрифт:
– У меня же ничего нет, диди.
– Совсем ничего?
– Совсем.
Шойлоджа потрепала девушку по щеке.
– Ну, конечно, я знаю, все, что ты имела, ты отдала одному человеку, правда? А что скажешь на это? – И она вынула письмо.
Увидев на конверте почерк Ромеша, Комола побледнела как полотно и слегка отвернулась.
– Ну, хватит показывать свою гордость, достаточно! Ведь знаю, что ты только и думаешь, как бы поскорее вырвать письмо у меня из рук. Но пока не улыбнешься, я ни за что не отдам его тебе! Посмотрим, надолго ли тебя хватит!
В это время с криком:
– Сдаюсь! – воскликнула Шойлоджа, входя следом за ней в комнату. – Ну и терпеливая же ты! Я бы не могла так долго ждать! На, сестра, возьми, зачем мне зря навлекать проклятия на свою голову! – С этими словами она бросила письмо на постель и, взяв Уми у Комолы, ушла.
Комола долго вертела конверт, пока наконец решилась распечатать его. Но едва пробежала она глазами несколько строк, как лицо ее запылало от стыда, и она отшвырнула письмо прочь. Затем, справившись с охватившим ее чувством отвращения, подняла его и прочла от начала до конца. Все ли в нем было ей ясно, не знаю, но ей казалось, будто она держит в руках что-то грязное. И она снова бросила письмо на пол. Человек, который не был ее мужем, призывал ее создать для него семейный очаг! Ромеш давно знал обо всем и теперь так оскорбил ее. Неужели он думает, что Комола стала относиться к нему с большей теплотой после их переезда в Газипур, потому что он – Ромеш, а не оттого, что он ее муж? Вероятно, именно так он считает и поэтому из жалости к сироте написал ей это любовное послание. Но как, как она теперь докажет ему, что он ошибся? За что выпали на ее долю такой позор, такое несчастье? Ведь никогда в жизни она никому не причиняла зла! Дом Ромеша на берегу Ганги казался ей теперь каким-то чудовищем, которое хочет поглотить ее. Как спастись? Два дня назад девушке и во сне не снилось, что Ромеш будет внушать ей такой ужас! В дверях появился Умеш и слегка кашлянул. Но Комола не заметила его, тогда он тихо позвал ее:
– Мать!
Комола обернулась. Почесав в затылке, Умеш сказал:
– Знаешь, сегодня Шидху-бабу по случаю свадьбы своей дочери пригласил артистов из Калькутты.
– Ну и хорошо, Умеш, – ответила Комола. – Сходи туда, посмотри.
– Принести тебе завтра утром цветов, мать?
– Нет, нет, не нужно цветов.
Умеш уже собрался уходить, но Комола неожиданно вернула его:
– Умеш, ты идешь на представление, вот возьми пять рупий!
Умеш был поражен. Он никак не мог понять, какое отношение имеют пять рупий к представлению.
– Мать, ты, наверно, хочешь, чтобы я купил тебе что-нибудь в городе?
– Нет, мне ничего не надо. Оставь деньги у себя, они тебе пригодятся!
Когда смущенный Умеш направился к выходу, Комола опять задержала его:
– Умеш, неужели ты пойдешь на представление в этом платье, что люди скажут?
Умеш никогда не думал, что люди многого ожидают от него и будут обсуждать недостатки
Комола вынула несколько сари и протянула их Умешу:
– Вот возьми и надень, какое хочешь.
При виде красивых и широких полотнищ сари Умеш пришел в неописуемый восторг и упал к ногам Комолы, чтобы выразить глубину своей благодарности; затем, строя гримасы, в тщетной попытке скрыть переполнявший его восторг, удалился. После его ухода Комола смахнула слезинки и молча стала у окна.
В комнату вошла Шойлоджа.
– А мне ты не покажешь письмо, сестра? – спросила она. У Шойлоджи от Комолы не было никаких тайн, поэтому она имела право требовать от подруги такой же откровенности.
– Вот оно, диди, – ответила Комола, указывая на валяющееся на полу письмо.
«Какая упрямая! До сих пор сердится», – подумала про себя Шойлоджа. Затем подняла письмо и прочла. Ромеш много писал о любви, но все же письмо было каким-то странным. Как может муж писать жене такие письма! Нет, тут что-то не так!
– Твой муж, наверное, пишет романы, сестра? – обратилась она к Комоле.
При слове «муж» Комола как-то испуганно сжалась.
– Не знаю, – ответила она.
– Значит, сегодня ты уйдешь в свое бунгало? – спросила Шойлоджа.
Комола кивнула головой.
– Я бы тоже хотела побыть с тобой там до сумерек, но, право, не знаю, как быть, – ведь сегодня к нам зайдет жена Норсингха-бабу, наверно, мать пойдет с тобой.
– Нет, нет, – поспешно проговорила Комола. – Что ей там делать? Есть же слуги.
– Да еще твой телохранитель Умеш, – сказала со смехом Шойлоджа. – Так что тебе нечего бояться.
Тем временем Уми стащила карандаш и, царапая им на чем придется, громко болтала что-то непонятное, что должно было, очевидно, означать – «я учусь». Шойла оторвала ее от этих литературных упражнений, и, когда девочка пронзительным голосом стала выражать свой протест, Комола сказала ей:
– Идем, я дам тебе что-то очень красивое!
Она унесла ребенка в комнату и, усадив на кровать, принялась горячо ласкать. Когда же Уми потребовала обещанный подарок, Комола открыла ящик и достала оттуда пару золотых браслетов. Получив столь редкие игрушки, Уми пришла в неописуемый восторг. И как только Комола надела ей браслеты, девочка, торжественно вытянув ручонки, отправилась показывать подарок матери. Но Шойлоджа тотчас отобрала их, чтобы вернуть владелице, и заметила:
– Что за странности, Комола! Зачем давать ребенку такие вещи!
При подобной несправедливости отчаянные вопли Уми понеслись к небесам.
– Я подарила эти браслеты Уми, сестра, – сказала Комола.
– Ты, наверно, с ума сошла! – воскликнула изумленная Шойлоджа.
– Нет, нет, ты не должна мне их возвращать. Переделай их в ожерелье для Уми.
– Честное слово, я никогда еще не встречала такой расточительной женщины. – И она обняла Комолу.
– Теперь я ухожу от вас, диди, – начала Комола. – Я была здесь очень, очень счастлива, как никогда в жизни. – И слезы закапали из глаз девушки.