...Это не сон! (сборник)
Шрифт:
На следующий день Комола взяла на себя все заботы по хозяйству.
Отгородив часть веранды, выходящей на восток, Нолинакхо отделал ее мрамором, и у него получилось что-то вроде молельни, там в полдень он предавался размышлениям. Войдя утром после купания к себе, Нолинакхо не узнал комнаты, чисто выметенной и прибранной; бронзовая курильница для благовоний блестела, словно золотая; пыль на полках была вытерта, а книги и рукописи аккуратно сложены. Вид заботливо убранной комнаты, которая сверкала чистотой в лучах утреннего солнца, наполнил душу Нолинакхо, только что вернувшегося с утреннего омовения,
Рано утром Комола сходила на Гангу и принесла Кхемонкори кувшин, наполненный священной водой.
– Ты одна ходила на Гангу! – удивленно воскликнула Кхемонкори, увидев Комолу. – А я проснулась и думаю, с кем бы мне послать тебя совершить омовение, ведь я больна. Ты такая молоденькая, идти одной…
– Мать, один из слуг моего дяди не может долго жить без меня и вчера вечером приехал сюда. С ним я и ходила, – объяснила Комола.
– Видно, твоя тетя о тебе беспокоится, раз послала слугу. Ну что ж, пусть он останется. Он будет помогать тебе по хозяйству. Где же он? Позови его сюда.
Комола привела Умеша, и он низко поклонился Кхемонкори.
– Как тебя зовут? – спросила Кхемонкори.
– Умеш, – ответил мальчик, и без всякой видимой причины его лицо расплылось в улыбке.
Кхемонкори тоже рассмеялась.
– Кто тебе подарил такое красивое дхоти?
– Мать подарила, – указал Умеш на Комолу.
– А я думала, Умеш получил его в подарок от своей тещи, – пошутила Кхемонкори, взглянув на девушку.
Умеш снискал любовь Кхемонкори и остался у нее в доме.
С помощью мальчика Комола быстро управилась со всей дневной работой, а затем отправилась в спальню Нолинакхо. Она сама подмела и убрала ее, постель вынесла на солнце. В углу комнаты валялось грязное дхоти Нолинакхо. Комола выстирала его, высушила и повесила на вешалку. Каждую вещь по нескольку раз протерла тряпкой, хотя они и без того были чистыми. У изголовья кровати Нолинакхо стоял платяной шкаф. Открыв его, Комола увидела, что он совсем пуст, только на нижней полке лежала пара деревянных сандалий. Девушка взяла их и прижалась к ним лицом. Потом, держа их у груди, словно ребенка, она краем сари вытерла с них пыль. Под вечер, когда Комола сидела у Кхемонкори, растирая ее больные ноги, в комнату с букетом цветов в руках вошла Хемнолини и низко поклонилась Кхемонкори.
– Иди сюда, Хем. Садись, – сказала Кхемонкори, привстав на постели. – Как здоровье Онноды-бабу?
– Он болен и потому не зашел к вам, – ответила Хемнолини. – Но сегодня ему лучше.
– Взгляни на нее, дорогая, – сказала Кхемонкори, указывая на Комолу. – Моя мать умерла, когда я была маленькой, но теперь она снова вернулась ко мне – я встретила ее вчера на дороге. Имя моей матери было Хорибхабани, но теперь ее зовут Хоридаши. Скажи, Хем, видела ли ты когда-нибудь такую красавицу.
Комола потупилась от смущения и лишь спустя некоторое время осмелилась заговорить с Хемнолини.
– Как вы себя чувствуете? – обратилась Хемнолини к старой женщине.
– Я, знаешь, в таком возрасте, когда лучше не спрашивать о здоровье. Жива еще – и хорошо. Нельзя долго обманывать время. И я рада, что ты пришла. Давно я собираюсь поговорить с тобой, и все не представлялось удобного случая. Вчера ночью мне стало очень плохо, и я
– Да, говорил, – опустила глаза Хемнолини.
– Значит, ты не согласна, – продолжала Кхемонкори. – Ведь прими ты предложение, Оннода-бабу тотчас же пришел бы ко мне. Ты, видно, не решаешься выйти замуж за Нолина, потому что считаешь его аскетом, который только и знает, что выполнять обряды. Хоть он и мой сын, я постараюсь быть беспристрастной. Со стороны может показаться, что он не способен любить. Но все вы глубоко ошибаетесь. Я хорошо знаю Нолина, и мне можно верить. Он способен полюбить так сильно, что сам боится этого и подавляет свои чувства. Уверяю тебя, что тот, кто сможет разбить скорлупу его аскетизма, найдет путь к его сердцу и увидит, что оно полно нежности и любви. Хем, дорогая, ты ведь не девочка, а взрослая образованная девушка. Ты сама следуешь учению моего Нолина. Я умру спокойно, если увижу тебя его женой. Боюсь, после моей смерти он уже не женится. Представь себе, что с ним будет тогда. Он погибнет! Я знаю, ты уважаешь Нолина. Зачем же отвергать его?
– Я не стану возражать, если вы считаете меня достойной вашего сына, – сказала Хемнолини и опустила глаза.
Кхемонкори привлекла к себе девушку и поцеловала в голову. Больше они не возвращались к этому разговору.
– Хоридаши, эти цветы… – начала Кхемонкори, но, оглянувшись, заметила, что девушка исчезла. Во время разговора она неслышно выскользнула из комнаты.
Разговор с матерью Нолинакхо смутил Хемнолини, она чувствовала себя стесненно в ее присутствии и решила не задерживаться.
– Мать, я должна уйти сегодня пораньше. Отец плохо себя чувствует, – сказала она, прощаясь.
– Ступай, ступай, дорогая, – сказала Кхемонкори, благословив девушку.
Когда Хемнолини ушла, Кхемонкори послала за сыном.
– Нолин, я не могу ждать больше, – сказала она.
– Что случилось? – спросил Нолинакхо.
– Сейчас я говорила с Хем. Она согласна. И я не буду больше слушать твоих отговорок. Ты ведь знаешь, какое у меня здоровье. А я не успокоюсь, пока вы не будете помолвлены. По ночам я не сплю, все думаю о тебе.
– Хорошо, ма. Не волнуйся больше и спи спокойно. Все будет так, как ты желаешь.
Когда Нолинакхо ушел, Кхемонкори позвала Хоридаши. Девушка вышла к ней из соседней комнаты. Наступили сумерки, и царивший в комнате полумрак скрывал лицо Хоридаши.
– Поставь цветы в воду и укрась ими комнаты, – приказала Кхемонкори. С этими словами она передала букет Комоле, оставив себе розу.
Одну чашу с цветами Комола поставила в молельне Нолинакхо, другую на столике в его спальне. Затем она открыла платяной шкаф, положила оставшиеся цветы на деревянные сандалии Нолинакхо и в почтительном поклоне коснулась головой пола, из глаз ее полились слезы. Ничего в целом мире не было у нее, кроме этих сандалий, но скоро ее лишат права поклониться даже им!