«...И ад следовал за ним»
Шрифт:
Только после этого он наконец ощупал свое лицо. Если не брать в расчет ухо, крови было немного. Сильнее всего болело левое плечо, рассеченное мощным ударом кнута. Рука практически полностью онемела. Ухо, разорванное и окровавленное, представляло собой страшное месиво, однако по непонятной причине боли почти не было. Ссадины на лице успели затянуться и не кровоточили. С наложенными швами они заживут быстро, вот только до швов придется подождать еще день-два.
Определившись, Эрл направился дальше по дороге. Ни разу не оглянулся он на изрубленное тело верзилы, словно его не было и в помине, а значит, не было и того варварства, жадности
Отыскав развилку, Эрл свернул на новую дорогу, которая вела обратно в сосновый лес, постепенно уступивший место растительности тропических джунглей. На горизонте в небо по-прежнему поднималось зарево, однако теперь оно казалось уже не таким ярким. Эрлу было все равно. Он ни разу не взглянул на часы, потому что время его тоже нисколько не интересовало. Эрл не смотрел по сторонам, выискивая засаду, которую могли устроить оставшиеся в живых охранники колонии, потому что и это его тоже мало волновало.
Наконец он подошел к воротам, увидел за ними еще одно ответвление дороги, и понял, что это дорога к «дому криков». Та же дорога, по которой пришел сюда Эрл, еще через несколько сотен ярдов упиралась в «дом утопленников», где хранились бетонные блоки и цепи и где у пристани была причалена тюремная лодка. Эрл понял, что он сделает, если у него хватит времени.
Ворота были заперты на замок. Эрл сбил замок выстрелом из револьвера, нисколько не заботясь о произведенном шуме. Затем он смело пошел по дороге, не прячась, в полный рост, так что его мог бы пристрелить любой, кто скрывался с винтовкой в зарослях или в здании. Но Эрлу было все равно. Он подошел к зданию. Это была самая последняя по времени постройка в колонии. Во всем чувствовались качество и добротность, присущие инженерно-строительным частям армии США. В пристройке гудел генератор, работой которого объяснялись яркие электрические лампочки, освещавшие колонию, построенную в том месте, куда еще не добралась электрификация.
Эрл выбил ногой дверь.
Никто его не встретил. Внутри царила почти антисептическая чистота, какой отличаются вестибюли всех правительственных учреждений, от штаба морской пехоты до управления гражданского строительства. Сверкающий зеленый линолеум свидетельствовал о том, что те, кто наводил здесь порядок, не жалели сил. Откуда-то издалека доносилась приглушенная музыка из разряда той, что называют классической, при звуках которой Эрл сразу начинал думать о балах и о разряженных щеголях в роскошных нарядах. Он не знал, что это за музыка, и не хотел знать.
Открыв дверь, Эрл прошел по коридору, ориентируясь на звуки музыки, и наконец оказался перед дверью кабинета, в котором его осматривали несколько недель назад. Ударом ноги Эрл распахнул дверь.
Кабинет был пуст. Его обитатели, кем бы они ни были, бежали, не оставив после себя почти ничего. На полу валялись листы бумаги и полотенца, свидетельства поспешного
Музыка продолжала звучать. Эрл определил, что она доносится из-за двери, ведущей в соседнее помещение.
Эрл выбил дверь ногой.
Оди копал.
Он расширял яму, вырытую в средней части внутреннего откоса плотины, там, где земля была самая мягкая. Оди был молод и силен, и его организм подпитывался значительными количествами адреналина и тестостерона, выработанными за последние несколько часов. Да и вообще Оди был на седьмом небе от счастья. Ему было так хорошо, что он насвистывал, работая лопатой.
Он уже перенес с плота связки шашек динамита. Мыльные на ощупь, они распространяли неприятный запах. Всего у него было пять связок по десять шашек, и Оди кое-как втиснул их на дно вырытой ямы. Затем он достал детонатор, содрал вощеную бумагу со средней шашки в средней связке и вставил детонатор в мягкую взрывчатку, вращая его из стороны в сторону. Оди вкручивал детонатор до тех пор, пока тот почти полностью не скрылся в шашке, оставив у него на руках растолченный в пыль динамит.
Затем настал черед взрывателя. Оди аккуратно вставил его в канал в верхней части детонатора, обеспечивая надежное соединение.
Длинный зеленый вощеный бикфордов шнур, извиваясь, выполз из ямы. Оди осторожно выбрался следом за ним, следя за тем, чтобы не обрушить ногой кусок земли, который мог бы разъединить части взрывчатки. Он хотел сделать все с первого раза; у него не было желания возвращаться. Закапывать яму оказалось просто: десять минут спокойной работы лопатой — и яма была полностью засыпана.
Щелкнув кремнем, Оди зажег зажигалку. Со свистом вспыхнул уверенный огонек, и Оди быстро поднес зажигалку к расплетенному концу бикфордова шнура. Вощеный шнурок мгновение тлел красной точкой, а затем ожил, разбрызгивая искры, и с треском устремился к детонатору.
Взбежав на плотину, Оди остановился. С одной стороны замерла плоская, широкая черная река, умиротворенная в безлунной ночи. С другой стороны, под откосом, раскинулись отвоеванные поля, засаженные на месте осушенных болот кормовым гибискусом.
У Оди мелькнула мысль: через десять минут все это будет выглядеть совсем по-другому.
Забравшись на плот, он что есть силы стал грести на середину реки.
Музыка была приторно-сладкая, с обилием звонких фортепианных пассажей.
Доктор сидел за столом, который освещался одинокой настольной лампой. Он что-то писал вечным чернильным пером в тетради, а перед ним лежал на тарелке кусок сырого мяса. Вдруг до Эрла дошло, что это кусок человеческого тела: печень, с одной стороны покрытая странной бледно-розовой коростой с зелеными вкраплениями. Судя по всему, именно эту печень и описывал доктор.
У противоположной стены, на операционном столе, терявшемся в полумраке, лежало тело чернокожего человека. Эрл его не узнал. Грудь умершего была рассечена и раскрыта, показывая всему миру внутренние органы. Некоторые из них уже были извлечены.
— Это Шуберт, — не оборачиваясь, сказал доктор.
— Что?
— Шуберт. Пластинка на патефоне. «Фантазия» Шуберта. Вам нравится?
Эрл всадил в патефон пулю, разбивая прекрасную музыку герра Шуберта на миллион кусочков.
Доктор поморщился, поскольку он не привык, чтобы такой громкий звук звучал в такой непосредственной близости.