...И белые тени в лесу

Грипе Мария

– Я тебя поняла. Теперь я чувствую, что ты здесь, я смогу тебя вспомнить. Спасибо, что ты пришла.

Улыбнувшись, она кивнула и отпустила мои руки.

Мое время истекло; я встала и приготовилась уступить место следующему, но не могла оторвать глаз от этой красивой женщины.

– Ну как? – спросила Каролина, когда я приковыляла поближе к ней.

Но я была слишком ошеломлена и не могла говорить, я просто обняла ее и прижала к себе, и Каролина все поняла.

– Да, сестричка, какое чудо, что нам довелось тут побывать, – прошептала она.

За нами пришла Амалия и не спеша увела нас из цветочного

зала. Теперь мы направились в мастерскую посмотреть на картины. Мне было так тяжело уходить. Немного помедлив в дверях, я оглянулась и посмотрела на возвышение, где сидела она, Сигрид Вещая, баронесса, старуха – как ее обычно называли, но все эти имена были такими невыразительными. Она была богиней. Сказочной феей. Где-то глубоко в ее душе таилась радость – радость, которой не суждено умереть никогда.

Многие подходили заранее и в ожидании стояли немного поодаль. Мне пора было идти. Я повернулась и вдруг увидела перед собой женщину, которая показалась мне знакомой. Это была та самая женщина в траурном платье, которую я встретила в поезде по дороге домой. Она еще заговорила со мной, и я решила, что это София, вдова брата Максимилиама. Она по-прежнему была в траурном платье, лицо закрывала вуаль.

Удивленные, мы стояли лицом к лицу, ожидая, что будет дальше. Я поняла, что она меня тоже узнала. Я попыталась пропустить ее, но она шагнула в ту же сторону, и мы вновь оказались лицом к лицу, по-прежнему преграждая друг другу дорогу.

– Извините, – сказала я.

– Ничего страшного, – ответила женщина.

Я узнала красивый, мелодичный голос, но лица ее не было видно за густой вуалью. Интересно, подумала я, а перед Сигрид она тоже не приподнимет вуали? Баронесса, конечно, слепа, но она все равно чувствовала, когда кто-нибудь пытался от нее что-то скрыть. Мне ужасно хотелось посмотреть на их встречу, но надо было идти.

– Извините, – снова сказала я и наконец-то разминулась с ней.

И тогда она обернулась.

– Фрекен здесь одна? Я не вижу вашего брата.

– Он тоже здесь. Просто ушел вперед.

Женщина кивнула и зашла в цветочный зал, а я побежала догонять Амалию и Каролину.

Мастерская находилась в башне, на самом верху. Комната оказалась маленькой, но и картины тоже были небольшими. Все они оказались приблизительно одного размера, но сюжеты были разными. По большей части – пейзажи, но также и интерьеры, натюрморты, портреты. Что бы ни изображалось на картинах, главным их содержанием была тишина, как и рассказывал Арильд. В чем проявлялась эта тишина, сказать не могу, но она сразу бросалась в глаза. Она не вызывала ощущения тяжкого и скорбного безмолвия – скорее это была подлинная тишина нашей жизни и природы. Сама не знаю почему, но я не чувствовала никакой связи между этими картинами и озарением, которое посетило меня в цветочном зале. Это были удивительно гармоничные рисунки, но они раскрывали только одну из сторон баронессы, важную и необыкновенную, а ведь у нее было столько разных граней, которые, может быть, нашли отражение в ее скульптурах. На них мне теперь тоже не терпелось посмотреть.

– Наверно, в следующий день рождения, – тихо сказала Амалия.

Когда мы с Каролиной остались наедине, я спросила ее, о чем она разговаривала с Сигрид.

– В основном она говорила что-то в ответ на мои слова.

– А что

ты ей рассказывала?

Каролина замолчала, она подумала, затем вызывающе посмотрела на меня, спросив, не обижусь ли я, если она не станет мне об этом говорить.

– Никакой тайны здесь нет, но все же мне не хотелось бы об этом рассказывать. Понимаешь?

Конечно, я понимала.

Каролина задумчиво посмотрела на меня.

– Ты правда не обидишься?

– Правда.

Тогда она улыбнулась и сказала, что кое-что она все-таки должна мне рассказать. Она спрашивала у Сигрид, откуда та берет свою силу.

– И знаешь, что она мне ответила?

– Нет.

– Никогда не спрашивай курицу, которая несет золотые яйца, почему они золотые. Как только курица начнет об этом думать, она перестанет нести яйца.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Время бежало быстро.

Лето подходило к концу.

Каролина собиралась остаться в замке, а я остаться не могла. Уже через несколько недель я должна была поехать домой: начинались занятия в школе. Но перед отъездом я хотела кое в чем разобраться.

Мы так и не узнали, кто ходил в комнату в башне и брал блокноты Розильды. Но ведь никто не приложил никаких усилий, чтобы это выяснить. И даже Каролина.

– Да забудь ты об этом, – говорила она. – Во всяком случае тебя теперь больше никто не подозревает.

– А по-моему, все это так неприятно! Ведь на этом история не закончится. Тут надо разобраться.

– Это не наше дело. Кроме Розильды, это никого не касается.

– Неужели Розильда не понимает, что я блокноты не брала?

– Ну, конечно, понимает.

На Каролину это было не похоже. Куда подевалось ее любопытство? Я не понимала, откуда взялось это странное равнодушие. Ну как так можно – пустить все на самотек? Я стала понимать, о чем говорила Вера Торсон, когда жаловалась на то, что в замке все пытаются прикрыть и пригладить. Со своей стороны все понимают, что здесь что-то не так, но разбираться в этом не собираются.

Может быть, они считают, что они выше этого? Что они не снизойдут до такой мелочи? Не знаю. В таком случае они и Каролину этим заразили. Только я одна по-прежнему размышляла об этой пропаже.

У Каролины были другие заботы.

Ее дружба с Арильдом и Розильдой становилась все более романтичной. Я делала вид, что ничего не замечаю. Мне не хотелось, чтобы меня сочли ревнивой, и я их дружбой рисковать не хотела.

Розильда написала тогда: «Мы с Карлом словно олицетворяем мечты друг друга». А Каролина сказала, что им обеим просто хочется поиграть. Я к этому всему не имела никакого отношения. Поэтому я предпочитала держаться в стороне и появляться тогда, когда они во мне нуждались.

Таким образом, большую часть времени я была предоставлена самой себе и предавалась своим размышлениям.

Иногда я доставала фотографии, на которых были Каролина и Розильда в парке, а позади вырисовывались белые женские тени. Время от времени мне казалось, что тени перестали быть такими отчетливыми, как прежде, и это сильно меня раздражало. А может быть, я все это просто придумала? Но в следующий раз я смотрела на фотографии – и тени появлялись вновь. По крайней мере одна из них была поразительно ясной.