...И духов зла явилась рать
Шрифт:
Разрисованный Человек, зловеще усмехаясь, ударил по рубильнику, установив его на предельную мощность. Затем сунул в мягкую как перчатка руку старика стальной меч. Ливень электричества, словно пружина старинного граммофона, ударил в дряблые щеки старика. Глаз снова открылся, похожий теперь на пулевое отверстие. Он жаждал найти Уилла, он нашел его изображение и принялся жевать его, глотать, есть. Губы прошипели:
— Я… уууувидел… мальчиковвввв… вввввошли… тебе… шатерррррр…
Замирающий голос получил новую порцию сил, он, словно проколотый булавкой шарик, выпускающий
— Мы… репетируем… я думал… играем… такоййййй трюк… притворяюсь… мертвым…
Опять замолк, чтобы глотнуть кислорода как пива, электричества как вина.
— …позвольте мне упасть… похоже… я… умерррр… мальчишкаааа… который кричал… убежал!..
Прежде чем сказать, старик словно очищал каждый слог от шелухи.
— Ха. — Пауза. — Ха. — Пауза. — Ха.
Электрические разряды ажурной строчкой прошивали его свистящие губы.
Разрисованный Человек предупредительно кашлянул.
— Это представление… оно утомляет мистера Электрико…
— О, конечно, — оживился один из полисменов. — Извините. — Коснулся козырька фуражки. — Замечательное представление.
— Замечательное, — сказал один из медиков.
Уилл вскинул глаза, чтобы увидеть, какое у него лицо, когда он говорит это, но Джим загораживал медика.
— Мальчики! Вот дюжина бесплатных билетов! — Мистер Дак достал билеты из кармана. — Подойдите сюда!
Джим и Уилл не двинулись с места.
— Вот повезло! — подмигнул один из полисменов.
Уилл застенчиво протянул руку к билетам ярко-пламенного цвета, но остановился, когда мистер Дак спросил:
— Ваши имена?
Полисмены подмигнули друг другу.
— Скажите ему, ребята.
Мальчики молчали. Уроды пялились на них.
— Саймон, — сказал Джим. — Саймон Смит.
Рука мистера Дака, в которой были билеты, сжалась.
— Оливер, — сказал Уилл, — Оливер Браун.
Разрисованный Человек с силой вдохнул воздух. Уроды тоже разом вдохнули. Этот мощный общий вдох, казалось, расшевелил мистера Электрико. Его меч дернулся. Кончик меча, подпрыгнув, ужалил Уилла искрой в плечо, затем зелено-голубые разряды прошипели под Джимом. Молния ударила и ему в плечо.
Полисмены засмеялись.
Широко раскрытый глаз старого-престарого человека засверкал.
— Я посвящаю вас в рыцари… ослы и дураки-и-и-и-и-и… Я посвящаю… тебя… мистер Слабак… и… мистер Бледная Немочь!..
Мистер Электрико замолчал. Меч коснулся их.
— Кор-р-рот-х-х-х-ая… печальная жизнь… для вас обоих!..
Узкая щель его рта закрылась, влажный глаз слипся. Сдерживая затхлое дыхание, он точно прислушивался к искрам, пробегавшим в крови, как пузырьки в шампанском.
— Билеты, — пробормотал мистер Дак. — Бесплатно. Бесплатно. Приходите в любое время. Приходите. Приходите.
Джим, а затем и Уилл схватили билеты.
Потом они стрелой бросились прочь из балагана.
Полисмены, улыбаясь, вышли следом.
Медики, похожие в своих белых халатах на привидения, с серьезными лицами последовали за ними.
Они нашли мальчиков
II. Погоня
25
Зеркала, ожидающие ее в каждой комнате, она чувствовала лучше, чем другие, не открывая глаз, чувствуют, что за окном выпал первый снег.
Несколько лет назад мисс Фоли впервые заметила, что дом наводнен ее яркими тенями, ее отражениями. Она решила тогда, что лучше всего не замечать этих холодных пластин декабрьского льда в холле, над письменным столом, в ванной. Лучше всего легко скользить по тонкому льду. Ведь если остановиться и вглядеться, вес вашего внимания проломит тонкую корочку. Провалившись же в эту прорубь, вы могли утонуть в холодных, текучих глубинах, где на дне похоронено Прошлое, высеченное на мраморе надгробных памятников. Ледяная вода влилась бы в ваши вены. Переместившись под зеркальную оправу, вы могли бы стоять вечно не в силах оторвать взгляд от свидетельств Времени.
И вот сегодня ночью, прислушиваясь к удаляющемуся топоту трех мальчиков, ей вдруг почудилось, что в зеркалах падает снег. И ей захотелось протянуть руку туда, за их оправы, чтобы проверить, какая там погода. Но она опасалась, что, сделав так, она тем самым заставит зеркала каким-то способом собрать ее образы в миллиардах отражений, собрать целую армию женщин, уходящих, чтобы стать девушками, девушек, уходящих, чтобы стать детьми и дальше — до бесконечности. Их так много, что можно задохнуться.
Итак, что же ей делать с зеркалами, посоветуйте, Уилл Хэлоуэй, Джим Найтшейд и… племянник?
Странно. Почему не сказать мой племянник?
Потому, подумала она, что с самого начала, едва он вошел в дом, она не поверила ему, и его доказательства родства вовсе не были доказательствами, и она продолжала ждать… чего?
Сегодняшний вечер. Карнавал. Племянник сказал, что она должна послушать музыку и должна покататься на карусели. Он намекнул, что лучше держаться подальше от Лабиринта, где спит зима. Лучше плыть по кругу на карусели, где лето, сладкое, как клевер, медовая трава и дикая мята, наполняющие это прелестное время.
Она посмотрела на темный газон, с которого еще не собрала разбросанные драгоценности. Непонятно как, но она догадалась, что с помощью этой инсценировки племянник хотел избавиться от двух мальчиков, которые могли предупредить ее, сказать, чтобы она ни в коем случае не ходила на карусель… Она взяла билет с каминной полки:
«КАРУСЕЛЬ.
Пропуск на одного».
Она ждала, когда вернется племянник. Но время шло, и она решила действовать. Нужно сделать что-то такое, что не повредит им, нет, а помешает вмешиваться в ее дела. Никто не должен стоять между ней и племянником, между ней и каруселью, между ней и прелестным, бегущим по кругу летом.