...И духов зла явилась рать
Шрифт:
Племянник очень много сказал тем, что ничего не сказал, и что только держал ее руки, от его розовых губ пахло яблочным пирогом.
Она подняла телефонную трубку.
В городской дали она отыскала свет, горевший по ночам в здании библиотеки, к чему за многие годы все привыкли. Она набрала номер. Ей ответил спокойный голос. Она спросила:
— Это библиотека? Мистер Хэлоуэй? Говорит мисс Фоли. Учительница Уилла. Через десять минут, пожалуйста, будьте в полицейском участке, мы там встретимся… мистер Хэлоуэй?
Никто не ответил.
— Вы все еще там?…
26
— Я
Скорая помощь и полицейская машина, возвращавшиеся в город, одновременно остановились на перекрестке. Один из медиков сказал эту фразу через окно машины. Полисмен ответил:
— Вы шутите!
Медики, сидевшие в скорой помощи, пожали плечами.
— Да. Конечно, шутим.
Они поехали впереди, их лица были спокойными и такими же белыми, как халаты.
Полисмены ехали следом. Джим и Уилл, примостившиеся на заднем сиденье, пытались сказать что-то еще, но полисмены принялись болтать и смеяться, вспоминая случившееся, так что Уилл и Джим решили продолжать уже начатую ими ложь, когда назвались чужими именами, и теперь заявили, что живут за углом, неподалеку от полицейского участка.
Они попросили ссадить их возле двух темных домов, не доезжая до участков, взбежали каждый на «свое» крыльцо, схватились за дверные ручки и подождали, пока патрульная машина свернет за угол; тогда они спустились, побежали следом, и остановились, глядя на желтые огни участка, сияющие как солнца в полуночной тьме; Уилл посмотрел наверх и вдруг увидел на лице Джима то, что происходило этим вечером, а Джим смотрел на окна участка, точно в любую минуту темнота могла заполнить их и погасить навсегда.
На обратном пути, подумал Уилл, выброшу эти билеты. Но смотри-ка…
Джим все еще держал билеты в руке.
Уилл вздрогнул.
Что думал Джим, что хотел, что собирался делать теперь, когда тот мертвый человек ожил и жил лишь благодаря пламени Электрического Стула? Ему по-прежнему нравятся карнавалы? Уилл размышлял. Слабые отблески происшедшего мелькали в глазах Джима, но Джим и после увиденного оставался Джимом, даже стоя здесь, где спокойный свет Юстиции падал на его скулы.
— Шеф полиции, — сказал Уилл, — он слушал нас…
— Да, — ответил Джим. — Он соображал так долго, что можно было сбегать на край света. Проклятье ада, Уильям, даже я не верю тому, что случилось за эти сутки.
— Но мы должны найти кого-нибудь еще выше, надо добиваться, ведь теперь мы знаем, в чем тут дело…
— Хорошо, и в чем же дело? Что они сделали плохого? Напугали женщину в Зеркальном Лабиринте? Так она сама себя испугалась, скажут в полиции. Обокрали дом? Хорошо, а где вор? Спрятался под кожей старика? Кто этому поверит? Кто бы поверил, что старый-престарый человек недавно был двенадцатилетним мальчиком? Еще что? Торговец громоотводами исчез? Конечно, и оставил свою сумку. Но он мог просто-напросто уехать из города.
— Этот карлик там, в балагане…
— Я видел его, ты видел, он похож на торговца громоотводами, верно, только так ты докажешь, что он недавно
— Прощения? — возмутился Уилл. — У крокодила-людоеда? Господи, твоя воля! Ты что, не понимаешь, что нельзя иметь дела с этими живодерами и дураками?
— Живодерами? Дураками? — Джим задумчиво посмотрел на него, потому что эти слова напомнили ему то, как они рассказывали друг другу о чудовищах, которые появлялись, пролетали и исчезали в их снах. В страшных снах Уильяма «живодеры» стонали, бормотали, у них не было лиц. В таких же жутких снах Джима «дураки» разрастались и набухали, словно гигантские грибы, которые пожирали крысы, которых пожирали пауки, которыми в свою очередь лакомились кошки, потому что пауки были большими.
— Живодеры! Дураки! — сказал Уилл. — Ты хочешь, чтобы на тебя упал десятитонный сейф? Смотри, что сталось с этими двумя — мистером Электрико и тем ужасным сумасшедшим Карликом! Любая вещь может навредить людям на той проклятой карусельной машине. Мы знаем, мы сами видели. Может, они нарочно изуродовали торговца громоотводами, а может, по ошибке. Но как бы то ни было, он каким-то образом как в ловушку попал в эту карусель, поехал на ней и сделался сумасшедшим, он даже не узнает нас! Разве этого недостаточно, чтобы так перепугать, что забудешь самого Господа Бога, Джим? Ведь, возможно, и мистера Кросетти…
— Мистер Кросетти в отпуске.
— Может быть, так, а, может, и нет. Вот его парикмахерская. Вот объявление: «Закрыто по случаю болезни». Какой болезни, Джим? Он что, объелся сладким на карнавале? Или получил морскую болезнь на всеми любимой карусели?
— Оставь это, Уилл.
— Нет, сэр, не оставлю. Конечно, конечно, карусель издает пронзительные звуки. Ты думаешь, мне нравится, что мне тринадцать лет? Нисколько! Но без дурацких выдумок, Джим, только честно: ведь на самом деле ты не хочешь, чтобы тебе было двадцать?
— О чем еще мы болтали все лето?
— Болтали, это верно. Но, бросившись очертя голову в эту машину и получив назад свое тело вытянутым в длину, ты бы не знал, Джим, что тебе с ним делать!
— Я бы знал, — сказал Джим в темноте, — я бы знал.
— Конечно, ты бы просто ушел и оставил меня здесь, Джим.
— Почему? — возразил тот. — Я не оставил бы тебя, Уилл. Мы были бы вместе.
— Вместе? Ты на два фута выше, смотришь с высоты своего роста? Ты смотришь на меня сверху вниз, Джим, и о чем бы мы говорили; ведь у меня карманы набиты шпагатом от воздушных змеев, мраморными шариками, крючками… и рядом ты — с чистыми, замечательно пустыми карманами, тебе это смешно; нам не о чем разговаривать, и ты можешь бежать быстрее, и в конце концов бросишь меня…