...И паровоз навстречу!

Панарин Сергей Васильевич

Гордец вовсе промолчал.

– Разрешите скоротать ночь у вашего костра, – попросился солдат.

– Бур-бур, – опять невнятно выразился лютнист, и его глаза забегали еще быстрее.

– Конечно, присаживайтесь, – то ли перевела, то ли сказала наперекор музыканту красавица.

Коля посмотрел на парня, задравшего нос, и сел к огню, стал греть руки.

– И откуда, осмелюсь проявить интерес, вы идете? – подал голос гордый.

– С юго-запада, – промолвил Лавочкин. – От границы с Черным королевством.

– И что же, ты был там? – Девушка наивно захлопала ресницами.

– У границы-то, да, был, – поосторожничал солдат. – Неспокойно там.

– Угу… –

На этот раз реплика «речистого» мужика была вполне понятна.

– Вы играете? – Коля кивнул на лютню.

– Нет, просто сижу, – еле слышно ответил «речистый».

Рядовой улыбнулся:

– Я вообще спросил, а вы сразу шутите.

– Ларс у нас немного грубоват в общении, – пояснила красавица, – зато поет нежные песни.

Музыкант снова пробурчал нечто непереводимое, отвернулся.

– А это, – девушка показала на статного, – не кто иной, как…

Пижон оборвал ее, замахав рукой.

– Мое имя слишком известно, чтобы меня представляли, – изрек он.

Лавочкин присмотрелся к лицу гордеца. «Хм, пучеглазый, чернявый, кудрявый, курносый, в меру губастенький… – отмечал солдат. – Нет, не знаю».

– Кирхофф [31] он. Тот самый. Филипп который, – проговорил лютнист Ларс.

Статный зыркнул на спутника недобрым карим оком.

Коля порылся в памяти и чуть не хлопнул себя по лбу: «Конечно! Я слышал это имя. Дриттенкенихрайхский король поп-музыки! Но что он здесь делает?!»

31

Kirchhof – кладбище.

– Почему вы не в столице, Филипп?

– Спасаюсь бегством. Искусство и война несовместны, – патетически произнес Кирхофф.

– Разве под Пикельбургом враги?

– Золотой мой, ты откуда такой взялся? Враги уже в самом Пикельбурге!

В больших глазах певца стояли слезы.

У солдата отвисла челюсть. «За три дня?!» – недоуменно подумал он.

– Так ведь армия Дункельонкеля только что была в Дробенланде… – вымолвил Лавочкин.

– Вы правы, любезный путник, – ответила девушка. – Война длится всего второй месяц, а полчища черного мага уже хозяйничают в Дриттенкенихрайхе. Дьявольские уловки позволяют им продвигаться с пугающей скоростью.

– Постойте-постойте! – Рядовой даже вскочил на ноги. – Как месяц?! Чуть больше недели назад…

Он оборвал себя на половине фразы и снова сел. Мозг солдата лихорадочно работал. Либо красавица врет, либо…

– Елки-ковырялки! – выдохнул Коля. – Маленький народец! Хоровод! Вот про что я читал у братьев Гримм. Поляна, танцы, пролетевшее время.

– О чем это ты? – оживился лютнист.

– Я был в хороводе маленького народца, – сказал парень.

– Вздор и выдумки. – Кирхофф поморщился. – Вашего так называемого маленького народца не существует.

– Однако в легендах о нем кое-что говорится, – возразил Ларс.

– Ха, в легендах, – раздраженно передразнил беглый поп-король.

– А также в балладах и преданиях. Помните сказку «Шаловливый мальчик с шаловливый пальчик»?

– Ларс, – укоризненно протянула девушка.

Солдат невольно залюбовался ею. Сейчас красавица состроила полупритворную гримаску обиды, и очарование этой игры затмевало сам повод. Стало очевидно, что девушка заранее простила лютниста, но попеняла ему не без оснований.

– Из песни слова не выкинешь, – сварливо проговорил музыкант. – Поклянитесь, незнакомец! Вы не выдумщик? Хоровод маленьких людей – правда?

– Правда, – хмуро

ответил Лавочкин.

Его беспокоили сейчас куда более серьезные вещи, нежели пляски лилипутов. Где Палваныч, Тилль и прочие? Живы ли? Ищут небось, а он по голубым пещерам шляется…

– Расскажите, сделайте милость, – почти взмолился Ларс.

– Ну… Позже. Может быть, – пообещал солдат, не отрываясь от тревожных мыслей.

– Ой, что же это мы? – Красавица всплеснула руками. – Как тебя зовут?

Коля очнулся, посмотрел в зеленые глаза девушки:

– Николасом. А вас?

– Фрау Грюне [32] , – представилась она.

– Груня, стало быть, – усмехнулся парень.

Красавица рассмеялась, пряча лицо в ладошки:

– Ты смешно произнес мое имя! Мне понравилось. Куда же ты путь держишь?

Рядовой взял паузу. Ему и самому было интересно, куда теперь идти. Почесав лоб, он неуверенно сказал:

32

Gr"une – зеленая.

– В Стольноштадт, вероятно.

– Мы тоже! – обрадовалась Грюне. – Сейчас это самое далекое от фронта место.

– Да, вам, музыкантам и певцам, на войне делать нечего, – проговорил Лавочкин.

– Что ты, Николас! – Она залилась бархатистым смехом. – Вот они музыканты, а я – типичная Гангстерине.

– Бандитка?! – вырвалось у Коли.

– Нет, глупенький! Я их кормлю, а они дали мне прозвище Гангстерине – дорожная тарелка супа [33] .

– Ага! – невпопад воскликнул Ларс.

33

Gangs – пути, дороги, Terrine – тарелка супа.

Он хлопнул в ладоши, полез за пазуху и извлек зеленую шляпу а-ля Робин Гуд.

Нахлобучив шляпу на голову, музыкант лихо подхватил лютню. Врезал по струнам, рассыпал ноты быстрым перебором. Сам засиял, даже уныло висевшие усы весело затопорщились.

– Что с ним? – спросил солдат.

– Восемь вечера, – с непонятным для рядового значением сообщила Грюне.

А Ларс встал, пошел вокруг костра, не прекращая игры. Запел зычным голосом:

По кладбищенской заброшенной дороге Я шагал под полночь, несколько нетрезв. И хотя меня не слушалися ноги, Мне в деревню нужно было позарез. Вот же дернул черт переться по погосту. Тишина. Луна. И тени застят взгляд. Что узрел я, рассказать весьма непросто: Мертвецы с косами вдоль дорог стоят. И… Вдруг… Ка-а-ак… Свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала, Гробы на ста колесиках неслись! Зловещей этой свадьбе было места мало, А если ты живой – поберегись! [34]

34

Безусловно, Ларс пел не «Свадьбу» Бабаджаняна, а просто очень похожую.