...из пены морской. Инверсионная теория антропогенеза
Шрифт:
Странным феноменом с биологической точки зрения выглядит явление, зеркальное по отношению к детской сексуальности, — педофилия. В этом мы, безусловно, превзошли даже дельфинов, не говоря о других животных: они детенышей не насилуют. В их мире есть детская сексуальность, но взрослая педофилия отсутствует.
Большинство людей-педофилов признаются психиатрами индивидами с нормальной психикой и только поэтому любители детского секса могут быть осуждаемы. Широкая распространенность педофилии, когда на каждого выявленного педофила приходятся тысячи невыявленных преступников, практикующих «детский» секс втайне, а на тех, в свою очередь, приходятся тысячи таких, которым мешают преступить роковую черту страх перед наказанием или моральные принципы, - это проблема не только криминальная.
Существует мнение, высказываемое
В настоящее время в понятие «сексуальные перверзии» включаются все отклонения от т.н. нормы. Подход неверный, потому что извращения в строгом смысле только тогда являются извращениями, когда извращается природа человека. Под понятие «перверзия» подходят, например, зоофилия, некрофилия, фетишизм, садизм; и совершенно не подходят педофилия и гомосексуализм. Они — не извращения, а преступления общественных норм. Это отношения, на которые общество на определенном этапе развития накладывает гласное или негласное табу. С точки зрения природы человека они являются нормой. История показывает, что они широко практикуются во всех обществах, недавно вышедших на арену исторического развития (например, в Древней Элладе), имея длительную традицию, которая тянется через всю первобытность.
Здесь встает законный вопрос — а откуда и каким образом они попали в практику первобытных людей? До первобытности был антропогенез. Выходит, что истоки этих явлений (из которых сейчас нас интересует только педофилия) следует искать там.
Роман В. Набокова «Лолита», который сам писатель считал своим лучшим произведением, часто не включают в издания его сочинений. Порнографическим этот роман, весь сочащийся великой нежностью, назвать нельзя. Ныне огромными тиражами публикуются и свободно продаются книги, в которых по-всякому смакуются любые сексуальные извращения. Все части тела, привлекаемые к сексуальному общению, именуются без обиняков и описываются в движении. Не последнее место занимает педофилия. Авторов подобных произведений именуют «культовыми», пишут о них, как «писателях века».
Набоков в данном литературном контексте — просто евангелист Лука. Однако с точки зрения общественной морали он более «преступил», чем, например, Коэльо или Мураками. Почему?
Одно дело - описать извращение «со смаком», который так любят обыватели. Показать извращение, как извращение. Общество охотно принимает эту грязь, неразборчиво, наспех перемешанную с «высокими материями», заимствованными у Достоевского или Шекспира. «Интеллектуалы» из числа среднего класса передают подобные книги друг другу со словами: «Там та-а-кое!».
Другое дело - показать любовь взрослого человека к нимфетке не как извращение, а как красивое, человеческое, а не монстратическое чувство без смакования элемента извращенности. Образованный обыватель никогда не простит две вещи. Во-первых, без смакования извращенности «не так интересно». Люди любят, чтобы им показали нечто «из ряда вон», щекочущее нервы и удовлетворяющее их собственную похоть. Во-вторых, показав педофилию, как красивое и высокое чувство, Набоков «опрокинул» общественную мораль, которая требует, чтобы педофилию считали извращением и ничем иным. Смаковать откровенные подробности педофильских отношений можно, а сказать, что подобные отношения могут быть высокими и красивыми нельзя.
Целомудренный Набоков более преступил, более ударил по общественной нравственности, чем писатель-порнографист, смакующий подробности тайной жизни педофила, каковые тайно может смаковать читатель, глотая слюни.
И все же давайте задумаемся, — почему стал возможен этот роман?
Детская сексуальность и педофилия у людей представляют собой социальные пороки, содержащие в своей основе биологически-эволюционный фактор. Это не означает, что с данными явлениями не надо бороться всеми возможными средствами от педагогических до карательных. Наоборот, надо, ибо социальное представляет собой отрицание животного. Общество началось с этого отрицания и зиждется на нем. Человек непрерывно обязан делать над собой усилие, чтобы не поддаваться позывам, возвращающим нас в пережитое животное состояние. Не случайно в Библии говорится, что один раскаявшийся грешник дороже ста праведников. Это самое социальное изречение Завета, ибо человек становится социальным существом в непрерывной борьбе со своей животной природой. Стоит один раз дать слабину в этой борьбе - и она, как воронка Мальмстрема, затянет в свою пучину. Филогенетическое прошлое тяготеет над нашим настоящим и постоянно угрожает ему, ибо между человечески-социальным и животным нет и не может быть отношений покоя, это антагонистические отношения. Вспомним поршневскую инверсию «АВВА».
Возникает вопрос: если у животных вышеописанные явления отсутствуют, — чем объяснить их массовые проявления у психически нормальных людей? Детская сексуальность свойственна всем без исключения нормальным людям; педофилия многим; латентная педофилия - пусть меня казнят за правду - очень многим и не только учителям. Возможно, - большинству (благодарность прогрессивному человечеству за стойкое сопротивление этому древнему кошмару).
Не усматриваю иной возможности, кроме как объяснить детскую сексуальность и педофилию неотенией, лежащей в основе эволюции человека. Эволюция в свое время «подтолкнула» к этому наших предков, потому что в силу изменения природных условий неотенические особи перестали видоизменяться во взрослых дельфинид и возникла необходимость в «детском» сексе ради продления рода. Благодаря этому эволюционному приспособлению, неотеническая форма морфологически закрепилась и начала самостоятельное развитие, как отдельный вид, приведший в отдаленном будущем к появлению человека. Человек — это половозрелый зародыш не шимпанзе, а археоцет.
4. Человек играющий (homo ludens)
Еще одно доказательство педоморфоза — наше пристрастие к играм и к игровому поведению вообще, которое проявляется буквально во всех ситуациях. Философ и историк Й. Хейзинга (Нидерланды), изучив роль игрового поведения, призвал изменить название биологического таксона человека. «Homo ludens» («Человек играющий») вместо «Homo sapiens» («Человек разумный»), - вот так должен называться наш биологический вид по мнению Хейзинги. Взрослый человек в гораздо большей степени ребенок, чем взрослый волк или олень, или любое другое животное. Игривость, сравнимую с нашей, проявляют только дельфины в бассейнах, но у них это может быть замещением нормальной жизнедеятельности, поскольку игровое поведение подкрепляется едой. Казалось бы, домашние кошки и собаки, игривые в детстве, как все хищники, должны продолжать играть всю жизнь, постольку поскольку им, избавленным от добывания еды, больше делать нечего. Однако, повзрослев, они в значительной степени теряют интерес к игре. Люди испытывают необъяснимую тягу к игре всю жизнь. В романе «Игрок» Достоевского, который сам был рабом игры, фигурирует старая солидная женщина, которая в несколько дней проиграла в рулетку все свои немалые поместья. О чем говорит «игровая зависимость» человечества? Скорее всего, о том, что оно в своем развитии прошло через педоморфоз, в силу чего инфантильность является непременным компонентом сознания человека.