10 гениев войны

Карнацевич Владислав Леонидович

С тыла на пехоту римлян обрушилась решившая свою задачу конница Гасдрубала. Фланговые колонны карфагенян атаковали противника с двух сторон. Римляне продолжали бой в полном окружении. Задние и фланговые ряды вынуждены были повернуться. Численное превосходство римлян было сведено на нет: ведь сопротивление наседавшему врагу могли оказывать только внешние шеренги. Легионерам не хватало места, в скученных рядах началась давка, многие погибли под ногами своих же однополчан. Истребление превратившихся в беспомощную массу легионов продолжалось несколько часов. Всего же битва при Каннах длилась около 12 часов.

Огромная римская армия была разгромлена. Рим потерял 48 тысяч человек только убитыми и несколько тысяч пленными. В том числе погиб и Эмилий Павел. Когда он, уже окровавленный, сидел на камне, проезжавший мимо трибун якобы сказал: «Консул, возьми мою лошадь и спасайся. Ты единственный человек, который неповинен в том, что

произошло», но тот отказался покидать армию. А вот Варрон остался жив, вовремя покинув ратное поле. В римском войске были и сенаторы, записывавшиеся в легионы простыми солдатами. Погиб при Каннах и уже хорошо известный нам Минуций Руф. От огромного войска осталось только от 16 до 28 тысяч человек. Некоторые легионеры бежали и укрылись в двух лагерях, после чего многие все равно были взяты в плен, и лишь небольшой отряд вырвался из этого ада организованно. В Риме беглецы вошли в состав новых двух легионов. Тех, кто оставался в лагере, не отважившись прорываться с боем, Ганнибал предложил потом сенату выкупить, но тот отказался на том основании, что эти люди проявили непозволительную для римлянина трусость. Но и те, кому удалось бежать, не были прославлены как герои.

Карфагеняне при Каннах потеряли убитыми около 6 тысяч человек. Сражение, данное здесь Ганнибалом, вошло в анналы военного искусства. До сих пор Каннами называют бои, в которых превосходящие силы противника были окружены и уничтожены. Еще в XIX – начале XX века многие военные теоретики считали Канны битвой, действия в которой можно принимать за образец и в современных условиях.

При всем этом сражение при Каннах дало историкам пример не только образцово проведенной битвы, но и такой битвы, политические, стратегические результаты которой явно не соответствовали масштабам победы. Варрона сенаторы встретили, как это ни парадоксально, бурными приветствиями, а ведь им был очевиден преступный характер его действий. Но в это время власти приняли мудрое решение – примирить враждующие партии. Именно поэтому сенаторы и народ поблагодарили консула за то, что он в трудную минуту не теряет надежды спасти отечество. Через некоторое время он был отстранен от командования армией, но сделано это было осторожно и не унизительно для консула. Со времени Канн Рим пытался ставить во главе армии уже опытных военачальников, чьи полномочия в случае необходимости продлевались, римские полководцы стали гораздо осмотрительнее, предпочитали вступать в сражение, только уверенные в том, что разгрома не последует. Значительные усилия прилагались к тому, чтобы вернуть на свою сторону союзников.

Ганнибалу сразу после Канн некоторые командиры предлагали немедленно продолжить преследование бегущего в смятении врага и гнать его до Рима, что должно было закончиться взятием города, но полководец не решился этого сделать. Именно тогда один из его подчиненных воскликнул: «Да, природа не дает одному человеку всех талантов сразу. Ганнибал, ты умеешь одерживать победы, но не умеешь пользоваться их результатами». Пока карфагеняне совещались, в Риме порядок быстро восстанавливался сенатскими указами, принятыми по настоянию Фабия Максима. «Все не могли погибнуть – это вздор», – спокойно говорил сенатор; были высланы отряды вдоль ведущих на юг из Рима дорог, которые должны были узнать в точности, что произошло под Каннами. Женщинам запрещено было выходить на улицу рыдать по своим мужьям и сыновьям, было приказано останавливать и собирать вместе всех беглецов, поставить стражу у ворот Рима и никого не выпускать – иначе город опустеет.

Как уже было сказано, сенаторы отказались выкупить у карфагенян пленников. Но еще важнее было то, что вместе с предложением о выкупе Ганнибал также предложил Риму начать мирные переговоры. Все говорит в пользу той гипотезы, что пунийский полководец после Канн уже считал себя победителем во всей войне и теперь только ждал, когда сможет оформить этот факт документально. Жесткая позиция сената, категорически отказавшегося признавать Рим побежденным, похоже, несколько обескуражила победоносного противника.

Не все хорошо складывалось и в отношениях Ганнибала с советом в родном городе. Туда он после своей блестящей победы отправил брата Магона – за подкреплениями. Тот высыпал перед отцами города мешок золотых колец, которые носили только знатные римляне. Это должно было показать совету, каких успехов добился его брат. Карфагеняне были в восторге. С резкой критикой Ганнибала выступил только все тот же Ганнон. «Странные эти победы, – говорил он, – Ганнибалу сопутствует успех, но вместо добычи он шлет на родину просьбы о подкреплении и о деньгах». Кажется, так думал не только он, хоть большинство и молчало или активно выражало свое восхищение полководцем. Ему в помощь были направлены дополнительные силы, правда совершенно не соответствующие запросам Ганнибала. Зато значительное подкрепление было послано в Испанию и Сардинию. В Испании

уже давно пунийцы не могли добиться успехов, римляне под руководством братьев Сципионов постоянно теснили своих противников, населенные пункты переходили из рук в руки, временами почти вся Испания южнее Ибера оказывалась в руках Сципионов, таким образом, Гасдрубал никак не мог прийти на помощь своему брату в Италию. Операция же карфагенян на Сардинии была еще менее успешной, довольно быстро римляне установили полное владычество над островом.

В Италии, конечно, после Канн пунийцы добились увеличения списка своих союзников среди италийских племен. На их стороне теперь были ателланы, калатины, гирпины, часть апулийцев, самниты, кроме пентров, все брутии, луканы, а кроме них, узентины, все цизальпинские галлы. Вскоре к палатке Ганнибала выстроилась очередь и из посланцев некоторых греческих городов Апеннинского полуострова. Однако на юге многие города оставались верны Риму. Особенно это касалось латинских колоний, жители которых в свое время выселились из Лациума и обладали хоть и не равными с римлянами правами, но находились все же на довольно привилегированном положении. Среди этих городов на юге Италии наиболее крупными были Брундизий, Венусия, Пестум.

Своей целью после последней описанной победы Ганнибал выбрал традиционно оппозиционный Риму Самниум. Находившиеся здесь города довольно быстро подчинялись карфагенянам. При этом полководец широко поддерживал демократические движения в этих городах, где римской стороны, как правило, держалась аристократическая партия.

Из Самниума Ганнибал направился к Неаполю, но так и не решился его осаждать. Гораздо успешнее сложились его отношения в Кампании с богатой и влиятельной Капуей, кстати давно соперничавшей с Неаполем. Здесь демократические круги с большим интересом рассматривали возможность союза с Карфагеном. По их мнению, это, в конечном счете, не только могло привести к освобождению от римского владычества, но и делало по окончании войны Капую сильнейшим городом всей Италии. Их решимость невольно поддержал сам Теренций Варрон, набиравший новую армию в Венусии. Прибывшим капуанским посланцам он стал откровенно жаловаться на жизнь, заявил, что теперь, когда Рим временно ослаблен, его союзники должны взять на себя основную тяжесть всех военных действий против африканских захватчиков, посетовал на дефицит в римской армии лошадей, оружия, продовольствия – всего. Вскоре после этого Капуя сама пригласила в город карфагенского полководца. Тот, будучи очень доволен отколом от лагеря противника столь важного центра, наобещал кампанцам золотые горы, согласился на все политические претензии города. Впрочем, будущее показало, что союзническая Капуя причиняла могущественному покровителю больше хлопот, чем пользы. Капуанцы пытались самостоятельно покорить окрестные города, действовали нагло и самоуверенно, но при этом неумело, требовали поддержки. Наконец город был осажден римскими консулами. Пунийский полководец должен был постоянно оглядываться на Кампанию, слать туда войска…

Командование римскими легионами у Варрона принял претор Марк Клавдий Марцелл, военачальник, безусловно, небесталанный. Впоследствии он причинил немало хлопот Ганнибалу, ему удавалось и разбивать войска пунийцев – по отдельности и вместе, даже тогда, когда во главе войска стоял сам карфагенский главнокомандующий. Так, он умело организовал оборону важного стратегического пункта – города Нола – и не дал Ганнибалу взять его, нанеся карфагенянам при этом значительный ущерб. Не вышло у Ганнибала и взять с ходу крепость Касилин, где размещался римский гарнизон. Римляне организовали снабжение осажденных воинов по реке (просто бросая в воду выше по течению бочки с припасами). Гарнизон, как бы издеваясь над грозным полководцем, засеял земли внутри крепости репой, которая очень долго созревает. Получалось, что противнику Ганнибала сокрушительное поражение при Каннах и реальная опасность гибели всего Рима придали новых сил. Зиму 216/215 года полководец провел в Капуе, не добившись более никаких серьезных результатов. Многие биографы обвиняли Ганнибала в этом необдуманном решении. По их мнению, долгая зимовка в богатой Капуе изнежила пунийских воинов, в них сложно было опять зажечь искру неистовой решительности.

В течение кампании следующего года Ганнибал добился полного господства в Бруттиуме, в его власти оказались греческие города Локры и Кротон. Марцелл же тем временем совершал опустошительные набеги на Самниум. Успешным римским военачальником был и Тиберий Семпроний Гракх, занимавший в 215 году до н. э. должность начальника конницы при опять временно назначенном диктаторе. В армию было зачислено немало преступников, должников и просто рабов. В 214 году до н. э. в одной из крупных битв с пунийцами при Беневенте Гракх пообещал рабам свободу в случае победы. Римские легионы в том сражении добились успеха, и он стал ярким показателем правильности выбранной Римом политики внутреннего сплочения всех слоев общества.