100 shades of black and white
Шрифт:
Располагайся, — говорит его взгляд, — потому что ты здесь надолго. Навсегда.
Ему не нужно снимать шлем. Не нужно менять голос, от ровного и безэмоционального к более чувственному, темному тону.
Темноты в его взгляде хватает. За плечами Адама тянется мрак и обреченность, расползаясь невидимым плащом поверх идеальных линий костюма. Весь он сейчас — современный хищник, оглядывающий свою застывшую жертву так, будто ему хочется раздеть ее и сожрать на ужин.
В голове теряются мысли и слова, и она путается.
Вместо того
— Ладно, хватит, — ее спасает режиссер. — Завтра продолжим с этого места, мы все слишком устали.
Дейзи поднимает взгляд — прямоугольники окон сочатся чернотой, которую не разгонит ни один свет города. Они слишком высоко, застряли где-то между небом и землей на двадцать-каком-то этаже, и оседает прямо на пол.
Где-то позади нее ходят люди, мимо на одно мгновение мелькает черный ботинок Адама, которому теперь нет дела до нее и ее проваленной репетиции, до ирреальных страхов и глупых девушек вообще.
— Не забудьте свои сценарии, — доносится чей-то голос уже из дверей лифта. — А то завтра не разберем, где чье, снова.
Она сейчас встанет. Она сможет собраться и подняться на свои ноги, напоминающие кисель, только передохнет. Успокоит колотящееся сердце.
Тем более что она снова одна.
Шум отъезжающего лифта смешивается со стуком крови в ушах в безумный коктейль, и Дейзи делает первую попытку подняться.
Ей еще нужно найти свой рюкзак, брошенный в другой комнате, и вызвать такси.
— Не так быстро, — останавливает ее низкий голос, когда она уже делает шаг, держась за свой злосчастный сценарий, как за спасательный круг. Проход загораживает здоровенная фигура, слишком темная, хотя Дейзи прекрасно знает, кто это.
— Мы еще не закончили, — качает головой Адам. Хотя нет, это все еще Кайло Рен, каким-то чудом перенесшийся в этот мир, и полумрак коридора ему идет, делая еще мрачнее. И опасней. — Мне совсем не нравится то, что ты делаешь.
— Делаю что? — Дейзи лепечет, облизывая пересохшие губы. Внутри нее снова поднимается волна паники, требующая бежать без оглядки.
— Как ты говоришь со мной, — он протягивает руку и вырывает ее сценарий, за которым она пряталась словно за щитом, отбрасывая в сторону. — Мы сделаем это по-другому, Рэй.
Она не может сопротивляться, или кричать, или даже шептать, когда он подхватывает ее на руки, так легко, будто она ничего не весит, и несет обратно в репетиционную комнату.
Весь мир за окном погружен во тьму, а они здесь, застрявшие в мягком прямоугольнике света ламп под потолком.
Он опускает ее на кушетку, укладывая руки рядом с телом, делая это с такой легкостью и собранностью, словно каждый день готовит пленниц для допроса. Или просто уже подготовился, чтобы проделать это с ней.
Дейзи хочется возразить, может, закричать или хоть как-то нарушить
— Расслабься, — он шепчет ей на ухо, наклоняясь так близко, что она может почувствовать запах утреннего парфюма, смешивающегося с потом. Он так близко, что она сейчас вспыхнет на этой кушетке и оставит после себя одни угли. Ей хочется бежать. Ей хочется остаться.
Потому что сейчас он идеальный хищник, к которому она готова прийти по собственной воле.
— Давай, Рэй, — все еще шепчет он. — Где дроид? — низкая вибрация его голоса оседает на ней невидимыми кандалами.
— Я не знаю, — она все еще погружена во тьму, благодаря руке, не дающей ей видеть. — Я не знаю, — повторяет Дейзи жалобно.
— Ты боишься меня, — не спрашивает, а утверждает Адам. — Не стоит. Я не причиню тебе вреда.
— Как я могу не бояться тебя, если ты лишил меня возможности видеть?
Его рука нехотя разжимается, проходясь в нескольких сантиметрах от кожи, отчего Дейзи дрожит, чувствуя движение, и моргает, восстанавливая зрение.
Ему не нужно подземелье, ему не нужны кандалы, и пыточное кресло заменяет жесткая кушетка.
Ему нужно просто смотреть на нее вот так, чтобы она боялась.
— Я не хочу с тобой говорить, Адам. И вообще, время репетиции закончилось, я хочу уй…
— Тшшш, Рэй, — его ладонь возвращается, накрывая рот. — Слушай меня. Где. Дроид.
Здесь нет никакого дроида! — хочется крикнуть ей. Но она подчиняется.
Может, потому что помнит то краткое ослепительное мгновение, когда его указательный палец ласково гладил трещину в кружке.
Он любит сломанные вещи.
Если это игра, то совсем извращенная. На ней больше не остается верхней кофты на застежках, только тонкая майка на бретелях, потому что она уже не Дейзи. Ее зовут Рэй, и в его губах это звучит так ласково.
— Я беру то, что хочу, — обещает его взгляд. — И мне не нужно твое разрешение.
Мир сужается до темных зрачков, танцующих в безумной пляске. До кончиков ногтей, которыми он царапает ее щеку, еле дотрагиваясь. Полутона. Полувздохи. Рваный гул аритмии.
Она больше не боится его. Приподнимается на кушетке и отрывает ладони от подлокотников, чувствуя свободу.
Потому что готова играть наравне.
— Ты боишься, — начинает Дейзи свою реплику. Повторенная сотни тысяч раз и вызубренная за полгода, она кажется такой дешевой. Никчемной. А вот мужчина в строгом костюме, запрятавший себя за ровные линии, отчужденность и ореол молчаливости — другой. — Ты боишься, — и перед ее глазами все еще стоит его ладонь, дотрагивающаяся до трещины, которая однажды станет еще глубже, пока не расколет цельное пополам, — что никогда не найдешь чего-то настоящего. Стоящего всего этого. И тебя.