100 shades of black and white

Shagel

Ни убить его, ни убежать.

— Ты ранена, — он заметил кровь на плаще. Возможно, ее там было слишком много, и кровавые мазки остались на каменных плитах вместо следов. Плохо, очень плохо, рано или поздно, ее выследят.

— А что ты, — Рэй старалась, изо всех сил пыталась, выглядеть невозмутимой, — что ты здесь делаешь? Не боишься, что вонги сожрут тебя?

Сказочка о южанг-вонгах никогда не была просто страшной выдумкой, чтобы пугать детей на ночь. Кое-что в ней было чистой правдой. Людоедство тоже. Хотя больше, чем человеческое мясо, вонги любили кредиты, так

что бояться стоило не смерти от чужих зубов, а скорее, от чужого энерго-скальпеля.

— Нет, — нахальный пацан прислонился к ее колонне, отзеркаливая позу. У него как-то получше это выходило. Весьма изящно, небрежно и спокойно. Ах да, и у него не было дырявого бока. И нарастающей по всему телу боли, грозившей в один момент отключить сознание.

— Мой дядя договаривается со своими клиентами. В кантине. А я жду здесь. Они не станут трогать меня, потому что это невыгодно. И тебя... пока я рядом.

— Ха, — усмехнулась Рэй одними губами. — Выходит... — каждое слово давалось ей с большим трудом. Да и стоять оказалось не так-то просто, ноги стали просто ватными. — Выходит, ты мой защитник?

Она с трудом перевела взгляд со своих ног, возле которых уже натекла целая лужица липкой красной крови, ее собственной крови, на него.

Защитник? Этот ребенок был вдвое меньше ее, даже меньше, чем Рэй, когда она впервые убила человека, пришедшего ограбить ее. Это было так давно, что она почти забыла об этом.

Были и другие. Потом. По приказу Ункара Платта, капитана Разрушителя, на чей корабль Рэй попала в качестве шпиона, а затем самого Дарта Сноука, ставшего ее Учителем.

Каким защитником мог быть этот ребенок? От чего? От целой толпы вонгов, вооруженных до зубов, стоявших так близко, что она могла услышать, о чем они говорят.

— Выходит так, — он протянул руку, но когда Рэй не взяла ее, нарочито грубо оттолкнув, оставив кроваво-красные следы на белом рукаве, то даже и не подумал обидеться. — Кто сделал это?

— Кое-кто... — не могла же она рассказать ему о убитом падаване. — Любопытный. Как ты, — у нее еще остались силы пошутить. — Ненавижу детей.

— Я не ребенок! — почему-то возмутился пацан, точно она попала по самому больному, — я достаточно взрослый. Чтобы спасать дамочек в беде. Вроде тебя.

Так вот как он это себе представлял. Забавно.

Было бы забавно, если бы Рэй не пошатнулась. В этот раз земля опасно накренилась, сбегая из-под ног, и если бы не пацан, подхвативший ее, удержавший от падения, она бы точно поцеловала эти окровавленные камни.

Но вместе они все же устояли. Рэй больше не видела ни вонгов, подобравшихся ближе к уязвимой добыче, ни остального мира, превратившегося в сплошную пелену мутно-серой, размытой пустоты.

Разве что лицо паренька, оказавшееся слишком близко от ее, выбеленного Тьмой, изуродованного шрамами от пыток Учителя. Почему он не отшатнулся, оказавшись рядом? Почему даже не вздрогнул, когда ее глаза вспыхнули золотом, всего на мгновение, когда боль стала слишком сильной, чтобы удержать ее внутри?

Почему?

Он был таким глупым. Как она сама когда-то. Давным-давно. Слишком давно, чтобы помнить об этом.

— Ты... — даже

слепой понял бы, догадался, что она такое. — Держись. Я знаю одно место, где не будут спрашивать... — и он потащил ее. В самом деле потащил — откуда только взялось в нем столько силы — прочь из этого переулка, оставляя позади раздосадованный стрекот чужой речи.

Она дважды отключалась по пути. Теряя под ногами землю. Единственное, что удерживало ее от забытья, благословенной пустоты, где заканчивалась боль, это чужой голос, несший всякую дребедень, смысл которой ускользал от Рэй.

— Что насчет платы? — его голос то терял плотность, превращаясь в тонкий надоедливый звук, то возвращался обратно, облеченный в низкие, басовитые нотки.

— За что? — она вскинула голову, скорее, чтобы не пялиться в бесконечные камни, чем для того, чтобы разглядывать его.

— За спасение.

— Я обещаю убить тебя. Как-нибудь потом. Сойдет? — она смотрела ему в глаза, надеясь увидеть хотя бы тень страха. Он видел ее золотые глаза. Он знал, что она становилась ситхом. Нормальные люди боялись ситхов до смерти. Нормальные люди держались от ситхов подальше. Нормальные люди... умирали, взглянув на нее.

— Неа. Что-нибудь получше, — ни следа ужаса. Только все то же любопытство, странное, не подходящее маленькому ребенку, но скорее взрослому мужчине.

— Мне запытать тебя до смерти?! Маленький ты засра... ауч! — в руку точно вонзили иглу и провернули дважды. Нет, это была не игла. А его пальцы, слишком крепко схватившиеся за раскроенное запястье.

— Я придумал. Поцелуй. Вот это сойдет.

— Что?! О великая Тьма... Верни меня обратно. Вонгам...

Этот голос, звонкий, то и дело срывающийся на низкие ноты, голос не ребенка, но и не взрослого мужчины, где-то посередине... Он намертво врезался в память. И не дал ей умереть в тот день.

— Ваш брат был очень настойчив, — ее удержали чужие руки, мягкие, маленькие, женские, а перед глазами замаячил синий силуэт. — Вам нельзя двигаться. Еще пару часов.

Рэй скривилась, сглатывая горькую слюну. Чем ее накачали? В голове шумело, но боль ушла, ушла совсем, да и в боку больше не кололо. Какой брат? О чем эта твилечка вообще?

— Что? — ее рука дернулась к поясу, где вообще-то должен был быть ее меч, но сейчас не было ничего. Кроме мягкой повязки, пропитанной бактой. Ее раздели и уложили на чистую койку. — Где он?

Этот мелкий засранец скорее всего сбежал, прихватив с собой ее сейбер, когда она в конце концов отключилась.

Но нет, ее одежда — черные лохмотья, воняющие кровью, — были аккуратно сложены в стопку, что само по себе было отвратительно смешно, а сверху лежала рукоять выключенного сейбера. В целости и сохранности. Разве что заляпанная кровью. Хорошо, что никто не додумался включить его — красные кристаллы выдали бы ее с головой.

— Он просил передать кое-что.

— Что? — этот кошмарный ребенок, она вроде даже не успела узнать его имя. Чтобы прикончить потом, когда придет в себя. Иначе Учитель свернет ей шею.