100 shades of black and white

Shagel

И держать их подобало в золоченых клетках, не чета их домам, в просторных и светлых, среди вечнозеленых растений, в тепле и роскоши. Вот тогда ими и можно наслаждаться вечность. Пока не надоест.

Слушать их песни о любви и разлуке, глядеть на диковинные пляски, тело к телу, тесные, жаркие, зазывные, так не похожие на танцы дев Двора. Наслаждаться их теплом, живым и мягким, кровью соленой и ласками до того смелыми, что уходили один за другим Рыцари искать себе новых и новых наложниц. Не хотели смотреть на дев Двора, что рядом, холодных что лед,

спокойных что море. Ядовитых что змеи, сплетшиеся в клубке, с бесконечными заговорами и тайнами.

Люди просты, и в этом их прелесть.

Но с этой все было не так, оказалась она странной, дикой, не такой, как остальные смертные.

Ее звали Рэй, и это имя идеально подходило к ее оболочке — сияющая, словно солнце, в ее глазах света больше, чем во всем Благом Дворе. И она не боялась ничего.

Ни черного как смоль скакуна, ни восседающего на нем Кайло Рена, облаченного во Тьму. Он — посланец Сноука, правая его рука и наследник Неблагого Двора — сперва не понял, что могло понадобиться его Королю от этой смертной. Что же в ней было такого, что оказалось способным затмить красоту самой Королевы?

Сладкий голос или нежный взгляд?

У Рэй не было ни того, ни другого. Она смотрела на Кайло снизу вверх, бесстрашно задрав подбородок, разглядывала без страха или удивления, будто уже видела других таких Рыцарей. Хоть каждую сотню лет, перед Солнцестоянием, хотя на вид нельзя было дать ей больше двадцати — человеческая плоть хрупка и вянет как цветок, прожив лишь один сезон.

Но сейчас, пожалуй, она была в самом его цветении. Налившаяся силой молодости.

На золотистых от солнца щеках полегла янтарная россыпь, ресницы выгорели и глаза светлые, как вода и песок на берегу, а по рукам, сильным, ловким, пробежали разноцветные пятна от тяжелой работы, и Рэй, в отличие от остальных смертных, привезенных Кайло лично своему Королю, это не уродовало. Она с достоинством несла каждый свой шрам, каждый синяк, не стыдясь.

— Ты не пройдешь дальше, — все так же спокойно сказала она, прикоснувшись к чему-то под воротом одежды. К кресту? Нет, люди ныне не носили символы старой, мертвой веры.

Да и к чему он ей, этот переломанный пополам серебряный прутик, в который смертные вцеплялись намертво, стоило им завидеть адскую гончую на своем пути. Или седую банши, оттирающую кровавые пятна с призрачного подола.

Время богов ушло. Время сидхов ушло, и их народ, почерневший от злобы и горя, подурневший от дыма очагов, ослепленный холодным железом, вынужден был прятаться по норам.

— Это еще почему? — зарокотал его голос под страшной маской, что пугала до смертельной дрожи любого. Раньше пугала. А теперь нет.

— Вода не даст тебе пройти, — улыбнулась Рэй. — Возвращайся обратно, сидхе. Иди с миром.

И правдивы оказались слова ее. У самых ног, обутых в грубую кожу сапог — а Кайло бы поднес Рэй самые легкие, драгоценные туфельки, сотканные из лунных лучей, чтобы не оцарапали они нежные ступни — в густой траве змеился петлей родник, такой мелкий, что всю воду собрать

можно было в ладони. Но не пускал он его, не позволил агиски переступить, не дал забрать солнечную девушку, что смотрела на него бесстрашно.

Она знала, чьего он народа, знала, что за кровь текла в его жилах, знала, что за колдовство вытащило его из темной пещеры на свет, яркий и жгучий, в день зимнего солнцестояния. И он не понимал, может, это ему стоило удивляться?

— Ты ведьма? — высматривал он в ее облике знакомые приметы — заячью губу или россыпь родинок, может, бельма на глазу — но не было в ней ничего дурного.

— Нет, сидхе. Человек я. Знаю, правда... много, — снова улыбнулась она, и на солнце заблестели ее зубы, белые, влажные, точно жемчужины в раковине.

Было время, и Кайло ссыпал их на колени своим смертным наложницам, чтобы ткали они из перламутра себе одежды. Украшали им свои уборы, нанизывали на запястья увязанные в бесконечные нити.

Но Рэй не нужны украшения, она сама словно редкостное сокровище, и пробилось сквозь толщь неприязни к человеческому роду что-то слабое, хрупкое, как росток посреди зимы. То ревность? То зависть?

Не к ней, к Королю своему, что получит ее однажды.

Свободную, напоенную светом, смелую и хитрую.

Стояла она ровно, коснувшись носком сапога воды проточной, неуязвимой став. А в руке открытой, на ладони, испещренной старыми шрамами и царапинами, блестело живое серебро.

Чешуя на солнце серебрилась, и рот немо открывался. Знала Рэй, что любят агиски больше всего. Человеческой крови разве что кроме.

— На, хороший, — протянула она рыбину скакуну, и тот потянулся, всхрапнув. У живой воды копытом черным забил, задрожал весь, готовый Кайло со спины сбросить. — Поешь.

— Пальцы он тебе объест, глупая.

— Не станет. Голодный он, сидхе. Загонял ты его совсем.

И точно, не хотел агиски Рена, Немой Смертью прозванный, потому что не успевали жертвы крикнуть, как утаскивал он их на дно, в одно мгновение, трогать ее руки. Взял серебристую рыбину аккуратно, размалывая острыми зубами, и спокойно съел.

А Рэй все знай себе улыбалась, поглаживая по гриве черной как смола, гладкой как шелк, водила ладонью по морде, закованной в путы, из волос русалочьих свитые.

Протяни Кайло руку, ухватился бы он за ее обнаженное плечо, золотым светом усыпанное, дернул на себя и утащил по темным ходам обратно, да только не была глупой она.

Держась настороже, отступала назад, стоило ему к ней потянуться, глядела на Рена внимательно:

— Человеком ты прежде был, сидхе. Так ведь?

Помнил, ох, намертво впились в память воспоминания, помнил Кайло меч, кровью отца обагренный, иззубренный, осколок в груди оставленный, как знак матери. Королевского сына, убийцу отца своего долго искали. Лет пять покоя не было королеве Лее. Видел это Кайло сквозь волшебные зеркала сидхов — ни разу не заплакала она, застыло лицо, безразличием омраченное. А потом другого сыном названным своим нарекла.