100 shades of black and white

Shagel

— Обещай мне, — Кайло наваливается сверху, вдалбливается с такой силой, что стол под их телами трещит, угрожая развалиться. — Обещай... мне... что... — ему не хватает воздуха, и Рэй делится им, впиваясь в рот до вкуса крови на языке. — Что ни за что не...

— Я не умру без тебя... — захлебывается она стоном, бьется под ним, стискивая ноги, выгибается в его руках и, кажется, снова плачет. — Обещаю, Кайло, пожалуйста... Пожалуйста...

Не наемники, не Сноук, никто другой.

Он сам убьет ее однажды.

====== Desert blues (Кайло Рен/Рэй) ======

Комментарий к Desert blues (Кайло Рен/Рэй) Очень само по себе, ни рейтинга, ни сюжета.

В компанию к прекрасному саунду – Darkside – Heart

Оммаж на то, что все равно никто смотреть не станет, так что пофиг)

Эта мелкая тощая бродяжка, мусорщица, небось, все идет и идет за ним, без остановки. Гонится, пытаясь поспеть за его размашистыми шагами, молча, безропотно.

Переставляет свои тонкие ноги, напоминающие сухие стебли, торчащие из песка — сожми в руке, и рассыплются. Но нет, тянется следом.

И ей плевать на то, что за ним след из крови — своей и чужой. Каплями, сгустками, ломкими хлопьями с волглого плаща, изодранного в клочья после схватки с наемниками.

Молчит и только пялится своими странными, светлыми глазами, похожими на расплавленное стекло или тот же песок. Может, умоляет, чтобы остановился? Дал хотя бы вздохнуть?

Нет, яростно сверлит его своим взглядом, и Кайло так и чувствует это — точно тонкая игла, вонзившаяся в плечо, пониже дырки, оставленной одним из наемников. Можно и не оборачиваться, какая разница, подмоги не будет. Со всех сторон, это же пустыня, тут дела никому нет до одиноких ублюдков, застрявших на солнцепеке с раной в груди.

Даже если это магистр Рен, правая рука Верховного Лидера.

Небольшая разница сейчас, когда маски нет, раскололо от выстрела в упор, а одежда вся — кровавые лохмотья.

Хорошо, хоть одна девчонка заступилась.

Не ждала, пока его пристрелят, накинувшись со всех сторон, пока снимут с трупа все ценное, а остальное бросят сарлаккам на съедение.

Сама рванулась из темноты, молчаливая и быстрая, как тень. Разъяренная как фурия, и посох в ее руках — обычная металлическая палка — сверкал молнией, раздавая удары направо и налево.

Толкнула в сторону, не дав заряду бластера прожечь дыру в животе, и задело лишь слегка. Опалило плечо, разворотило мясо под костью, но прошло навылет. Закрыло рану опаленными, обугленными краями, и крови больше не вытекло.

Зато чужой крови на нем предостаточно. Если выжать плащ, полтора шлема наберется, был бы тот шлем еще. Или на флягу будет, что у этой странной мусорщицы к поясу привязана.

Воды бы, и Кайло морщится, облизывая запекшиеся губы, искусанные, все в сухих корках. Все из-за песка, его в воздухе больше, чем под ногами. От песка глаза все слезятся, рана только больше чешется и в носу свербит.

А девчонка все равно за ним чешет во все исцарапанные, в белых полосках шрамов ноги, посохом себе помогая, когда по колено в песок проваливается. И молчит.

— Эй, — хрипит Кайло, — и пустыня вторит его голосу. Эй-эй-эй-рэй-рэй-рэй, дробится множеством эхо. — Не ходи за мной!

Я не сдохну, думает он, так что мой

дырявый плащ и сейбер тебе не достанутся. Выберусь из этого гиблого места и вернусь потом с подмогой, чтобы спалить всю заставу напрочь. Вместе с теми ублюдками, решившими, что Рен – легкая добыча. Не подумали они, что против него и отряд не выстоит. Да и девчонка помогла же.

Ее глаза так и светятся, точно она понимает его, хотя в этой дыре язык — жуткая мешанина из разномастных диалектов, варварских ругательств и молитв мертвым богам.

Вон как тот корабль, рухнувший с неба мертвой птицей больше сотни лет тому. И сейчас он лежит на боку, изодранный самумом, все больше утопая в зыбучем песке, и скоро от него ничего не останется, кроме верхушки, на которую станут молиться дикари-мусорщики, вторгаясь в божественное брюхо.

Знать бы еще, куда он идет. Под двумя солнцами, такими яркими, что зрачки выжигает напрочь, толком и не поймешь. Везде один песок. Пустота. И дрожащий воздух, волнами клубящийся вокруг него, сухими пылинками скрипящий на зубах.

— Воды. Есть вода? — конечно, есть, чего спрашивает-то. Вон фляга болтается на перевязи, выкрашенная в белый, чтобы не грелась особо. Да и сама девчонка, смуглая, золотится на солнце россыпью веснушек, вся в тряпках, выбеленных, выцветших, кутается в них, не обращая внимания на песок, летящий горстями в лицо.

— Воды дай, — Кайло останавливается. Наконец разрешает себе выдохнуть, чувствуя, как гудят ноги, как все тело ноет от усталости. И тянет к мусорщице, замершей неподалеку, руку. Ладонью вверх, просяще, хотя не измотай его так от битвы, а затем от бесконечного скитания по жаре, потянул бы к себе Силой, сдавил костлявое горло, виднеющееся из-под белого полотна. Но она ведь спасла его, так что не стоит.

А девчонка понятливая. Всматривается в его лицо, изможденное, все в кровавых пятнах, точно видит там что-то другое — красоту, что ли — и распутывает тесемки.

Откручивает крышку и пьет первая. Один глоток всего лишь делает, чтобы он убедился, что вода нормальная, не отравлена. И струйки текут по ее губам, по подбородку, прозрачными каплями по смуглой коже. А он до того безумен от жажды, что уже готов слизать их с ее лица, вместе с солью и потом.

Ему одного глотка мало. Честно, тут не фляга нужна, а целое озеро, Кайло заглатывает воду, даже не останавливаясь передохнуть. Пьет, как одержимый, пока она не лупит его своим мелким кулачком, по плечу. По другому плечу, не дура же.

Мотает головой — не надо — и кривит свой веснушчатый нос. Пальцами ведет по воздуху напротив раны. Точно, чем потом песок смывать, догадывается Кайло. Не слюной же, не кровью, а до другого поста еще, наверное, весь день топать. И ночь, судя по гримаске.

— Спасибо, — возвращает он флягу мусорщице. Бутыль легкая, меньше трети осталось. На долгую дорогу не хватит и ей, не то что двоим.

А одно солнце уже катится за горизонт, тлеет алым, растягивая тени под ногами, и те пляшут, когда он сбавляет ход, примериваясь к шагу девчонки. Та благодарна, наверное, дышит не так загнанно, но все еще молчит.