100 великих чудес света (с илл.)
Шрифт:
Мавзолей эмира Бурундука, одного из военачальников Тимура, поскромнее. Сам эмир сильно разбогател в военных походах, но потомки его, видимо, не посмели выстроить мавзолей лучше, чем у членов царского рода.
Чем ниже спускаешься по лестнице-улице, на которой никто никогда не жил, тем изысканнее становятся формы мавзолеев, тем тоньше узоры изразцов, хотя при этом иногда теряются чистота, лаконичность и благородство линий: меняется время, меняются вкусы и мода. Мавзолеи в нижней части улицы воздвигнуты уже после смерти Тимура – в следующем столетии.
Почти в конце улицы построен мавзолей астронома Руми, друга и соратника Улугбека. Он не нажил за свою жизнь ни
Шах-и-Зинда прекрасен отовсюду. И с вершины холма, откуда видны две цепочки голубых куполов... И снизу, где за аркой открывается узкая цветастая улица порталов... И издали, когда он кажется страницей из сказок Шехерезады, и вблизи – когда ошеломляет буйством фантазии и красок...
Ансамбль Шах-и-Зинда ценен прежде всего как уникальный музей лучших архитектурных достижений Самарканда XIV–XV веков. Особенно хороши майоликовые орнаментальные композиции и бесконечная игра переливов полихромной глазури.
...В мусульманских книгах можно найти рассказ о художнике Сейфе.
Аллах дал юноше зоркость глаза и верность руки. Во тьме ночной и при ярком свете солнца Сейф видел зелень цветущих садов, румянец на щеках девушки, голубизну весеннего неба. Юноша прибегал на берег моря и веткой на песке чертил людей, зверей, здания. Однажды он нарисовал своего умершего отца, затем изобразил свою возлюбленную, потом начертил на песке лицо одной из невольниц в гареме халифа.
Кара настигла Сейфа беспощадная и жестокая. Души – отца, любимой и царской рабыни – потребовали возмездия. Он стал бояться смерти. Она явилась неожиданно: Сейф отведал отравленных фруктов. Два ангела – Накир и Мункир – приступили к допросу, и Сейф покаялся в своем грехе, что изображал себе подобных. Поступки его были взвешены на огромных весах, и грех перевесил.
Сейфа повели по тонкому, в волосок толщиной, мосту. Ад раскрылся перед ним своей страшной бездной. На семь этажей в глубину простиралась адская кузница. Сейф должен был глотать огненные плоды адского дерева заккум, на него напялили адские огненные башмаки, языки пламени лизали его пятки, факелы обрывались с адских деревьев и жгли ему лицо, руки и плечи... Он брел через огненные реки, обжигаясь об огненные камни...
Поэтому в мусульманском искусстве редко можно найти картины или скульптуры. Фантазия, темперамент, изобретательность художников обрели свое выражение в орнаментальном искусстве. Стены зданий (в том числе и Шах-и-Зинда), ковры, оружие, конская упряжь и домашняя утварь – все расцвечено, расшито, разукрашено. Каждая стена здания, карниз, арки изукрашены затейливым узором, не имеющим ни начала ни конца. Отдельные части орнаментов, подчиняясь каким-то сложным и точным законам, повторяются бессчетное количество раз – то сплетаясь, то расходясь, чтобы потом снова соединиться...
В Шах-и-Зинда примечательны арабески каллиграфических надписей, выполненных почерками куфи, сульс и насх. Большинство надписей религиозного содержания, но среди них имеются и сведения исторического характера. В интерьерах сохранились остатки художественных росписей и миниатюрных изображений пейзажей.
В орнаментах зданий кое-где сохранились скромные автографы зодчих, мастеров каллиграфии, росписи, мозаики, резьбы. Из числа создателей архитектуры Шах-и-Зинда известны имена Шамсиддина, Бадриддина, Али Сайфи, Шайх Мухаммада, Фахрали и других.
Веками Шах-и-Зинда оставалась местом только религиозного
Обсерватория Улугбека
На гравюрах эпохи Возрождения его помещали по правую руку от аллегорической фигуры Науки, среди величайших ученых мира, ибо ни один астроном в течение столетий не сравнялся с Великим самаркандцем в точности расчетов и наблюдений, которые он провел в своей обсерватории. Точность его звездных таблиц была настолько поразительна, что многие ученые сомневались в их подлинности. Казалось невероятным, что в XV веке, до изобретения телескопа, она была достижима.
Но, когда в начале столетия русский археолог Вяткин пытался найти остатки этой обсерватории, никто в Самарканде не мог указать, где она находилась. Раскопки все же начались. Раскопки Вяткина дали все-таки представление о том, что же представляла собой обсерватория Улугбека.
На холме, видном из любого места Самарканда, возвышалось круглое здание, одинокое и таинственное. Формально в нем было три этажа, но в действительности высота здания достигала 40 метров (10-этажный дом), а его диаметр превышал 50 метров. На крыше обсерватории размещались небольшие приборы, а в центре ее стоял главный инструмент – квадрант, который представлял собой вертикально установленную четвертую часть круга. Радиус дуги превышал 40 метров. Над землей возвышалась только часть инструмента, а остальная располагалась в подземной траншее. Общая протяженность разделенной на градусы дуги этого вертикального круга превышала 60 метров. Такой огромный инструмент позволял астрономам самаркандской обсерватории производить угловые измерения с высочайшей для того времени точностью. По обе стороны от квадранта располагались помещения для наблюдений за Солнцем и звездами, а также для теоретических работ.
Цоколь обсерватории был облицован мрамором, а портал и арки (их было по 32 на каждом этаже) – цветными изразцами. По верху здания шла широкая керамическая лента с надписью. Внутренние стены были покрыты картинами, схемами, изображениями семи небесных сфер, девяти небес, семи планет, звезд и земного шара с делением на климатические пояса.
В здании располагалась также богатая библиотека, ведь обсерватория была не только местом наблюдений: в ней трудились лучшие умы того времени – математики, философы, астрологи... Астрология во времена Улугбека была более правомочной наукой, чем астрономия и математика. А вернее сказать, последние были прикладными науками, обслуживающими астрологию. Две из пяти частей основного труда Улугбека были посвящены астрологии и предсказанию судьбы по звездам.
Когда книга великого самаркандца Улугбека «Новые астрономические таблицы» была издана в Константинополе, ее сразу же перепечатали в Дамаске и Каире. В XVII веке ее трижды издавали в Лондоне, печатали в Париже, Флоренции, Женеве... Книга разошлась по всему свету, и однажды ее увидел индийский магараджа Джайсингх II. Он очень любил книги.
Великий Могол Аурангзеб, суровый фанатик, томимый жаждой власти и страхом потерять империю, порой презрительно подсмеивался над причудами мальчишки – Джайсингху было всего пятнадцать лет. Но мальчишка был храбр, и его отряды верны. После одной из битв Аурангзеб обнял пятнадцатилетнего командующего джайпурскими конниками и назвал его храбрейшим из храбрых.