100 великих кумиров XX века
Шрифт:
Но особенный смысл приобрело творчество Утёсова во время войны. Леонид Осипович и его музыканты выезжали на фронт, давали концерты в госпиталях, на вокзалах для частей, отправляющихся на фронт. Сколько радости приносил он тогда людям! Утёсовские песни (иначе их тогда никто не называл — для народа автор был один — сам Утёсов) пели везде.
Десятки писем получил Утёсов от фронтовиков. «„Одессит Мишка“, — писал майор, — заставляет разить врага наповал оружием, нет оружия — руками, перебиты руки — зубами». Бойцы одной из частей сообщали, что «Одессита Мишку» и «Барон фон дер
В первые послевоенные годы положение Утёсова и его оркестра было стабильным. Везде их хвалили, и зрители принимали программы восторженно. В 1947 году Утёсову было присвоено почётное звание заслуженного деятеля искусств. Из работников эстрады он получил его первым.
Слава артиста росла, ибо каждое новое поколение добавляло к его славе своё отношение, у каждого поколения был свой Утёсов. Теперь ему непросто было появляться на улице. К Утёсову подходили люди, говорили приветственные, восторженные слова. Он смущался, благодарил. Иногда искренне удивлялся своей популярности.
А если возникали забавные ситуации, тут Утёсов никогда не терялся. Однажды к нему подошёл какой-то старый человек и сказал: «Помню, как ещё ребёнком я бывал на ваших концертах и восхищался уже тогда вашим пением». — «А сколько же вам сейчас лет?» — «Восемьдесят пять». — «Да? А мне шестьдесят семь».
Попадались и бесцеремонные граждане. В Одессе его машину остановила женщина. «Вы Утёсов?» — спросила она. «Да», — ответил артист. Она повернулась к стоявшему неподалёку мальчику лет восьми: «Яша, смотри, это Утёсов. Пока ты вырастешь, он уже умрёт. Смотри сейчас!»
Однажды Леонид Осипович чуть не стал жертвой популярности своих песен. Вот что он рассказывал в книге «Спасибо, сердце!»:
«Как-то бродя по парку в Кисловодске, я услышал звуки марша из „Весёлых ребят“ и хор детских голосов. Я машинально повернул в ту сторону и остановился в удивлении: на эстраде играл симфонический оркестр, а зрители — огромное количество ребят, наверно, не менее семисот, — дружно и с азартом ему подпевали. Я стоял зачарованный. Вдруг мальчик крикнул: „Дядя Утёсов!“ Ребята сорвались с мест как ураган. Перепрыгивая через скамьи, налетая друг на друга, они бросились на меня и повалили наземь… В голове мелькнуло, что я близок к смерти, что я задохнусь под тяжестью детских тел, и передо мной уже начали прощально проноситься интересные моменты из моей жизни…
Подоспевшие взрослые „откопали“ меня в полубессознательном состоянии. Всю ночь потом мне мерещились ребята, которые ползали по мне, душили в объятиях и горланили: „Дядя Утёсов!“, „Дядя Костя!“»
Утёсов не мог долго оставаться в одиночестве. Ему было необходимо постоянно общаться с людьми, воздействовать на них, получать от них заряд энергии. Ему нужны были зрители, нужны поклонение, восторг. «Чувствовать, что ты нужен людям, — разве не в этом счастье артиста и человека?» — говорил Леонид Осипович.
После одного из концертов к Утёсову пришли девчушки лет десяти — двенадцати.
Когда Утёсов бывал в санаториях или домах отдыха, он никогда не сидел один, к нему собирались люди из всех палат. И часто, когда у кого-то кончалась путёвка, её продлевали только из-за Утёсова. Антонина Сергеевна Ревельс, близкий друг певца, вспоминала: «Я нередко замечала, как, общаясь с Леонидом Осиповичем, человек становился богаче, добрее, а иногда и вовсе другим человеком».
Утёсов никогда не участвовал в закулисных «историях», а втянуть его в какое-нибудь неправедное дело было просто немыслимо. Зато добра от него видело множество людей, зачастую просто пользовались этим. При всей своей мудрости он был в обычной жизни большим ребёнком, романтиком, поэтом.
Билеты на его концерты можно было достать с большим трудом. Забавный случай произошёл в городе горняков Прокопьевске. Как обычно, в зале был аншлаг. Утёсов вышел на сцену и замер, ошеломлённый: один из зрителей пристроился… на люстре. Утёсов крикнул ему:
— Молодой человек, слезайте! Вы не лампочка.
— Да нет, я хорошо устроился, — услышал он в ответ, — надёжно обвязался проволокой.
— Так можно провисеть минут десять, но не два отделения, — уговаривал его Леонид Осипович. И тут же попросил, чтобы ему принесли стул из гримёрной и посадили этого отважного любителя музыки, как положено зрителю.
Артистическое и человеческое обаяние Утёсова рождало массу поклонниц, они были во всех городах Союза, приходили на концерты, кричали «браво», дарили букеты, ждали у подъезда. Это в порядке вещей, неотъемлемая часть артистической жизни, тем более — такой личности, как Утёсов.
Во время длительных гастролей в Москве, в «Эрмитаже», в первом ряду каждый вечер сидела молодая женщина и всегда с букетом роз. Этот букет она дарила Леониду Осиповичу после концерта, встречая его у артистического подъезда.
Наконец он сказал ей: «Не надо букетов, мне неудобно, вы тратите большие деньги». Она возразила: «Я работаю, меня это не обременяет». И продолжала носить букеты.
Однажды к певцу обратилась пожилая женщина. Она сказала, что её дочь Марина безумно влюблена в Утёсова и что она стала продавать вещи, чтобы покупать букеты. Леонид Осипович тут же вынул деньги, но женщина не хотела их брать. Он настаивал: «Иначе я буду считать себя соучастником этих продаж».
Марина продолжала приходить с цветами и теперь кидала их уже просто на сцену. Прекратились эти букеты, когда Утёсов уехал на длительные гастроли и вернулся спустя полгода.
В Утёсова влюблялись насмерть. Однажды в Одессе, когда он был совсем молодым, Утёсов упал с колосников и разбился так, что его положили в больницу. И когда до одной из его поклонниц дошёл слух, что Утёсов погиб, она застрелилась.
Каждый день почтальон приносил ему пачку писем. «Моя жизнь отдана зрителю, и мой зрительный зал — это вся наша страна», — говорил Утёсов.