100 великих тайн Востока
Шрифт:
Поскольку туркмены искали защиты как раз от персов, им ничего другого не оставалось, как предаться под покровительство хивинского хана, горячо ненавидевшего правящую в Тегеране династию. Наконец Муравьеву удалось заручиться согласием одного из туркменских родов проводить его тайно в Хиву. Взамен он обещал ходатайствовать перед Ермоловым о покровительстве для кочевников. Прибывший с ним на корвете окружной начальник Елисаветполя майор Пономарев настолько мало надеялся на успех миссии, что договорился с ним об «особых знаках», которые Муравьев должен был употребить в своих письмах, если удастся их послать с каким-нибудь караваном из Хивы. Первые два были еще оптимистичными, а «третий – змейкой (значит,
С денщиком Морозовым и переводчиком-армянином Муратовым, которого он называл Петровичем, Муравьев вошел в туркменский караван не как посол, а как торговец. Всем троим пришлось замаскироваться, чтобы их не схватили встречные кочевники. «Я был все время поездки моей в трухменском платье. Имя мое было Мурад-бег. Некоторое знание в трухменском языке, которое я имел, много послужило мне».
Путь лежал через пустыню Каракумы. Для Муравьева дорога осложнялась еще и тем, что некоторые туркмены из сорока, следовавших с караваном, не испытывали к нему ни малейших симпатий. Муравьев склонял их на свою сторону чаем, до которого все кочевники были большие охотники. При этом он умудрялся ссорить караванщиков друг с другом: «Я должен был сие сделать, дабы иметь хороших лазутчиков в Хиве».
По дороге миссия едва не сорвалась: им встретился гораздо больший караван, следовавший из Хивы. Осмотрев шапку Петровича, туркмены поняли, кто он такой. Но верные проводники сказали, что «это пленные русские нынче пришли сюда к берегу. Мы поймали трех и ведем их продавать». Встречные туркмены это вполне одобрили и сообщили, что сами только что с выгодой продали русских в Хиве.
Однако Муравьеву не удалось полностью обезопасить себя от недоброжелателей из своего каравана. Все время пути он вел записи «в особой тетради, мешая оные на трех иностранных языках, дабы в случае, если бы я был ограблен и бумаги мои попали к хивинскому хану, то бы он посредством имеющихся в Хиве русских не мог разобрать оных». При приближении к Хиве хану донесли, что русский посланник, который движется к нему навстречу, вел тайные записи. В нескольких километрах от Хивы его остановили и привели в дом чиновника, где и заключили под подобие «домашнего ареста».
В течение 48 суток Муравьев ожидал разрешения своей участи. Хан Магмет-Рахим созвал совет, размышляя, что же делать с послом. По всей Хиве ходили слухи, что «русские пришли отмщать за кровь Бековича», или за захват на побережье двух кораблей, или просто разведывать путь для движущейся за ними армии. Последнее предположение было не очень далеко от истины.
Многие советовали хану просто убить Муравьева с денщиком и переводчиком: «Он неверный, его должно отвести в поле и зарыть живого!» Хан все сомневался, резонно полагая, что тогда «на будущий год государь его, Белый Царь, повытаскает жен моих из гарема».
Муравьев все эти дни пребывал в крайне скверном состоянии духа. Его то кормили прекрасно, то вовсе не давали еды. «Я помышлял о побеге; неудачен бы он был, мне все равно было; я предпочитал умереть в степи с оружием в руках поносной, мучительной смерти на колу».
Очень многие русские пленники пытались бежать из Хивы, но это никому не удавалось. Порой посол впадал в еще большее отчаяние: «Я думал и ожидал с нетерпением, дабы несколько вооруженных людей ворвались в мою комнату, дабы скорее решить участь мою; штуцер мой, шашка и кинжал были заготовлены для них, а пистолет для себя собственно».
Однако понемногу Муравьев начал забирать инициативу в свои руки. Прежде всего, те туркмены, в караване которых он шел, надеясь на подарки в будущем, приносили ему разные полезные сведения. Армянин Муратов, который обладал свободой передвижения по Хиве, тоже все время разведывал, даже готовил вместе с
Из сведений, переданных этими лазутчиками, он узнал, что главным «приставом» за ним был вовсе не чиновник – хозяин дома, а его соперник юз-баши, «человек добрый и честный, но очень скромный… Я стал приглашать его к себе одного, он боялся сего…». Но все-таки постепенно юз-баши склонился на сторону Муравьева. С другим чиновником Муравьев умудрялся его все время ссорить: «Всякий день я подсылал Петровича поджигать их».
Хан все размышлял. Муравьев передал ему письма от Ермолова и подарки от императора. Забавно вышло с подарками: одновременно хану принесли порох, свинец, кремни и две головы сахару в холстине. «Сей подарок они, кажется, растолковали как предположение войны в случае, если он не примет двух голов сахару и… которые по толкованию их изображали мир и сладкую дружбу. Но хан и то и другое взял».
В конце концов юз-баши удалось убедить хана принять Муравьева лично. Его вызвали в Хиву. По дороге он «видел несколько несчастных русских, которые снимали шапки и просили меня вполголоса спасти их». По сведениям, которые собрали лазутчики, в Хиве было 30 тысяч рабов из персов и 3 тысячи – из русских. «Хозяева имеют право убивать невольников своих», – отмечал Муравьев.
На приеме у хана выяснилось, что же так смущало хивинского владыку: он не мог понять, зачем в действительности русский к нему явился. В письмах от Ермолова и императора ничего конкретно не говорилось, кроме предложений о дружбе. Муравьев сам, по собственной инициативе заговорил о том, что надо бы пускать караваны не из Астрахани, как было до этого, а сразу из Красноводского залива – путь вдвое меньший, а русские купцы привозили бы туда все необходимые товары. Хан заявил, что ему это не надо: у залива живут туркмены, более преданные персам, а не ему. Муравьев пытался заверить, что если хан начнет союзничать с Россией, то туркмены «будут ваши же слуги». Но Магмет-Рахим заявил, что России нужно решать самой свои проблемы с неприятелями, а он ни в чем таком участвовать не желает.
Наконец Муравьев был отпущен домой. Перед отправкой произошло еще одно важное происшествие. Одно из его ружей оказалось неисправным. Юз-баши привел белокурого юношу, чтобы починить его. Это был русский, который ружья не починил, но вложил в ствол записку – просьбу к российскому императору от всех пленных спасти их от неволи.
Вместе с Муравьевым были направлены послы от хана в Петербург.
Теперь для Муравьева основной проблемой было добраться до русских мест. Он подозревал, что пока его содержали под стражей, корвет уплыл из залива. На этот случай он решил: «Собрать трухменцев и идти набегом на Астрабад. Последствия же сего меня мало беспокоили». Но все обошлось: корвет дождался посла.
После этого началась обидная рутина: выяснилось, что Ермолов не очень доверяет его сведениям, а судьба русских пленных и вовсе его не волнует. Предложение Муравьева поставить в Красноводском заливе настоящую крепость тоже не вызвало у кавказского главнокомандующего энтузиазма. Не заинтересовали его и туркмены, готовые принять русское подданство. С хивинскими послами он толком не поговорил и отправил их домой. Когда Муравьев был на приеме у государя Александра Павловича в Петербурге, тот весьма расчувствовался, узнав об участи пленных, и решил срочно направить хану приказ их немедленно освободить. Николай Николаевич только поразился монаршей наивности. В результате все усилия, им предпринятые, вся та ловкость, с которой он избежал опасности и умудрился заручиться некоторой дружбой хивинского хана, оказались напрасными.