101 Рейкьявик
Шрифт:
— А что, какая-нибудь новость? Maма? Что случилось? У нее рак? Мама, у тебя рак?
— Хлин, ну не надо так говорить… нет-нет… У меня, тьфу-тьфу-тьфу, все нормально.
— Ф-фу-у!
— Хлин, ты так и не понял, на что я намекаю?
— Да понял я все…
— Надо думать не только о себе, но и об обществе. Если бы все сидели на пособии по безработице, каким бы было наше общество?
— По-моему, как раз к этому все и идет.
— Но, допустим, выплаты всех пособий прекратят. И куда ты после этого?
— Ну, не знаю… Тогда я попробую полечиться… несколько лет… А там посмотрим.
— Ха-ха. Я серьезно спрашиваю.
— А вот, постой-ка… Мама, тебе папа ничего не должен, какие-нибудь алименты там?… Какое-то время можно жить на них.
— Алименты?!. Когда они развелись, тебе стукнуло тридцать!
У
— Да, точно. Когда прекращают выплачивать алименты?
— Их платят до шестнадцати лет.
— Как раз до тех пор, пока не начинают выплачивать пособие по безработице. Как у них все четко рассчитано. Отлаженная система, нечего сказать.
— А если тебе самому придется платить алименты?
Ага, вот оно. Спок! У меня в голове зловещая музыка, как в кино.
— Я? А почему?
— Кто знает, вдруг какая-нибудь девушка от тебя ждет ребенка?
— Ну? А ты почем знаешь?
Молчание. Лолла смотрит на маму. Мама смотрит на меня. Я — на Лоллу. Лолла — на меня. Вот такие у нас смотрины.
— Я недавно к зубному ходила, — говорит Лолла.
— Ах, вот оно что, — говорю я.
— Ты нам ничего не хочешь сказать? — спрашивает Лолла и, словно для того, чтобы подчеркнуть серьезность, лениво тянется за бумагой для самокрутки.
Я наблюдаю, как она вытаскивает бумажку из пачки, и не знаю, что ей сказать, и сказать ли, но тут звонит телефон, как раз в нужный момент, и я бросаю взгляд на маму, а потом мама встает из-за стола. Как будто она даже рада уйти: из-за этих разговоров, а может, из-за того, что ее беременная жена собирается закурить.
— Вот… Давай, я тебе фильтр дам. Так будет лучше… Для ребенка.
— Нет, ничего, спасибо.
После февральских событий Лолла распорядилась, чтоб ее отвезли в какую-то долину на Западных фьордах и промартовалась там до апреля. Какой-то филиал вытрезвителя. Когда она вернулась обратно, на ней уже был целый мешок. Она сворачивает самокрутку. Ловко. И облизывает. Как высокоразвитая кенгуру. Я подношу ей зажигалку. Слышу, как мама в прихожей в телефон: «Ой, правда?» После первой затяжки:
— Ну, Хлин…
— Олёв.
— Холмфрид…
— Что с ней?
— Палли Нильсов мне сказал, что она беременна… от тебя.
— От меня?
— Да. А ты не знал? Для тебя это новость?
— Нет, нет… Это просто у нее какая-то истерия.
— ИСТЕРИЯ?
— Да.
— По-твоему, это ИСТЕРИЯ, если она беременна, уже на пятом месяце!
— Тогда было бы заметно. Ты же у нас сама на пятом… живот.
— Так… значит, по ней незаметно?
— Нет. Просто пузырик.
— Мужчины видят только то, что хотят.
— А женщины получают, что хотят? — говорю я и собираюсь посмотреть на самокрутку в ее руке, но она уже быстро поднесла ее к губам, и мой взгляд так и остается на ее животе.
Лолла перестает затягиваться и быстро говорит:
— ЭТО еще что?
Мама вешает трубку, и мы молчим до тех пор, пока мама не входит в кухню. Сейчас она просто глина, а брега нет. Лицо такое, что хочется спросить: «Что?» Этот вопрос берет на себя Лолла.
— Эльса. У нее был выкидыш.
Таблетка Магги. Вака. Рождество, и видео «Baby Lotion». Я и Тупик. Я и таблетка. Я. Таблетка. Пуля. Обе служат одной и той же цели. Белая и черная — а размер тот же самый. Самый. Сам. Сэм. Сэмми. Сэмми Дэвис-младший. Дин Мартин. Сейчас оба чокаются в темном баре. Черт бы меня побрал! Пули я заслуживаю таблетку проглотить самому. Противозачаточный / фронт я сам прорвал, / а теперь бросаю жизнь /смерти я в оскал. Сестра моя Эльса! Родимая! Ты никого не родишь! И… Пуля, планета, форма та же, размер разный. И обе… Метеорит, летящий мне в голову. Да. Мы живем на пуле, которая летит сквозь космическое пространство, пропорции те же: Солнце — голова, а Земля — маленькая пулька, только Солнце сказало: «What a waste» [234] (Солнце говорит по-английски), и попросила ее «not to bother, you can't kill me» [235] ,
234
«Пустая суета» (англ.).
235
«Не напрягаться; тебе меня не убить» (англ.).
Мы все живем на пуле, на дробинке, которой однажды выстрелили из ружья, — пиф-паф, и просто пытаемся на ней удержаться, просто висим на ней, вместе с Ларри Хагменом и всем прочим…
Я мертвой хваткой вцепился в сигарету и пытаюсь держать голову — неподвижно держать, чтобы пуля, кружащая вокруг нее, не впечаталась мне в лоб. Мама садится. Когда?
— …сегодня утром. Это был Магги. Он сейчас у нее.
А я собирался выступить под фонограмму барабанного боя на конфирмации и торжественно открыть маленькую противозачаточную жемчужину: в ожерелье — для нее, в перстне — для него. Племянник, племянница, ты ничем не стал, только маленьким кровавым комком. А я сам бездарно скомкал свою кровинку… Вот так… Милый племянник! Но тебе хотя бы не придется пользоваться зубной нитью. Как работает мозг? Роджер Уиттакер [236] .
236
Роджер Уиттакер (р. 1936) — британский певец и музыкант.
В подвале, в музее, я отыскиваю вышеупомянутую таблетку и проглатываю ее, не запивая. Как будто таким образом кончаю с собой.
В туалете в «К-баре» я кладу в рот оранжевую таблетку и проглатываю, не запивая. Как будто таким образом кончаю с собой.
Выхожу из туалета и сажусь. Трёст улыбается мне эдакой улыбкой однополчанина, будто мы — солдаты одного полка в каком-нибудь вертолете высоко над Вьетнамом, зеленошлемные, в полном снаряжении с парашютами за спиной, и ждем, когда нас вытолкнут вон. Мы молчим, только изредка поглядываем друг на друга. Ждем. В динамиках Oasis все еще пытается пробиться сквозь «Wonderwall». Потом — «Run DMC» и Aerosmith с песней «Walk this way» [237] . Вдруг меня схватили за воротник. Вслед за кулаками — лицо. По-моему, оно принадлежит Эллерту, brother of [238] Хофи:
237
«Иди этим путем» (англ.).
238
Брату (англ.).
— Ты чего здесь делаешь?!
Судя по дикции, стаканов семь точно…
— Я…
— Какого хрена ты вообще сюда приперся? Что тебе, дома не сидится?
— Да там стремно. Папа твой все время заглядывает, отдохнуть спокойно не дает…
С его стороны небольшой напряг со словами. На заднем плане я усматриваю бьюти Бриндис. Она медленно подтягивается к Эллерту с сигаретой и говорит:
— Лерти! Не надо!
Он:
— Ты что себе позволяешь, а?! Что это за выходки!
— А я никуда не выходил. Он сам вошел.