114 баллов
Шрифт:
И все-таки что-то в поведении Франчески меня очень напрягло. Теперь Фандбир уже не казалась такой безобидной, какой я считал ее, узнав о ее непричастности к «Голосу». Вспомнились ее слова о том, что Триумвират своим экспериментом вырастил монстра. Почему она считает себя монстром? Что за волну собирается поднять?
Я всерьез размышлял о том, стоит ли сообщить обо всем Константину. Когда я в последний раз промолчал о преступлении против Доктрины, Пик взорвал галерею. Да, Франческа пообещала никого не убивать, и тем не менее.
Честно говоря, меня
Весь следующий день я хотел спать, а денек выдался напряженным. Назавтра мне предстояло впервые посетить Сенат в новой должности.
К счастью, мое председательство в комитете не предполагало ежедневного посещения Сената. Я всего-то должен буду являться туда раз в неделю, для того чтобы озвучить идеи комитета, если таковые будут иметься, в чем лично я сильно сомневаюсь. Откуда бы им взяться?
Также предполагалось, что еще один день в неделю я буду тратить на собрание самого комитета, где мы будем обсуждать законопроекты и другие действия Сената.
Бред. Что мы вообще понимаем в законодательстве? Я вот, честно говоря, вообще ни одного закона не читал. Боюсь, теперь этому придет конец.
Предстоящее событие очень напрягало. Во-первых, мне пришлось купить костюм. Во-вторых, канцлер Май лично позвонила мне и с ее вечным доброжелательным энтузиазмом сообщила, что от меня ожидают очередной речи. И хотя я уже привык нести всякую чушь перед коллегами по складу, на этот раз все планировалось гораздо круче.
Я так понял, это будет трансляция моего выступления в Сенате на весь Город.
К счастью, Май тактично намекнула, что, поскольку у меня пока нет опыта таких публичных речей, она готова предоставить мне примерный план выступления. Я искренне поблагодарил. По крайней мере, не придется ничего выдумывать. Все уже выдумали за меня.
О моих беседах с Дядькиным и Франческой никто не сказал ни слова. Скорее всего, в начавшейся суете ни у кого просто не было времени на мои глупые выходки.
Примерно к полудню Константин выгнал меня со склада, отправив домой отсыпаться и учить текст выступления. Я не стал спорить, честно говоря, коленки слегка подкашивались. В метро я ознакомился с тем, что завтра предстояло вещать с высокой трибуны. Поразительно: они даже слова подобрали те, которые я обычно использую.
Как выяснилось, говорить я буду кратко, но эмоционально. Поведаю об успехах моего склада, о гибели моей подруги Татьяны, о том, что мне трудно не осуждать Триумвират, поблагодарю Сенат и канцлера за возможность, предоставленную гражданам моего сектора, но выражу надежду, что это не предел влияния доминирующего класса на общественную жизнь Города.
Последнее «мое» высказывание поразило своей наглостью. Май хочет, чтобы я такое озвучил? Считает, что сектор А меня единодушно поддержит, а остальные сектора это проглотят? Причин не доверять выводам канцлера у меня не было, что пугало.
Неужели я не ошибся, и Май действительно готовит почву для создания Триумвирата из представителей разных секторов?
Как же это ужасно, что такие решения выпали на мою долю. Я не подхожу для этой роли, я не гений с двумя сотнями баллов. Я просто не понимаю, что будет правильным, а что приведет к катастрофе. Меня, скорее всего, и выбрали-то как раз поэтому.
Я опять не мог заснуть, мечась в сомнениях, а не сбежать ли мне от всего этого. Просто не пойти завтра никуда. И что дальше? Константин прав. Куда я от всего этого спрячусь?
Из-за проклятой бессонницы я снова собрал рисунки Татьяны и принялся их бездумно пересматривать. Кошмарный портрет Май я перелистнул зажмурившись. Как Татьяна вообще с этим жила? С талантом так видеть людей?
В пачке мне попалось сразу несколько портретов, в которых угадывались мои собственные черты. Не могу сказать, что Татьяна мне польстила. Какой-то грустный квадрат с непропорционально большими глазами и ладонями. Ну, насколько пропорции глаз и ладоней вообще применимы к квадратам. Узнал я именно свои глаза.
А потом мне попалась еще одна жуть в багровых тонах. Какая-то маленькая изломанная фигура в нижнем углу листа, из которой тянулись наверх острые щупальца. Вроде бы ничего больше, но впечатление создавалось пугающее. Какой-то мифический кракен, способный утянуть на дно любой корабль.
Кого, интересно, Татьяна так видела? Что за монстр? Я принялся внимательно рассматривать рисунок. Татьяна всегда прорисовывала какие-то детали внешности или одежды своих моделей. На портрете Камилы это была кисточка косы, у Май — ее пиджак, у меня — глаза.
Тонкая фигура, напоминающая изломанную линию, и длинные переплетающиеся светлые щупальца во весь лист. Никаких подсказок. Ну как так?
Я отбросил листок. Может, я просто не знаю этого человека.
И тут, как бы в насмешку, рисунок щупалец сложился в две буквы Ф.
Нет. Не может этого быть. Франческа Фандбир?
Кракен с рисунка пугал. Сомнения в том, стоило ли рассказать о Франческе Константину, вспыхнули с новой силой. Что, если она действительно кракен?
Несколько раз я даже брался за телефон. И что я скажу Константину, вытащив его из супружеской или, что еще хуже, чужой постели? Что я на ночь глядя испугался картинки?
Уснул я только к утру. Вторая подряд бессонная ночь взвинтила мои нервы до предела.
При дневном свете кракен уже не пугал, и идея позвонить Константину казалась полным ребячеством.
Я выпил кофе, еще раз перечитал «свои» тезисы, надел костюм и стал дожидаться машины. Я мог бы доехать до здания Сената и на метро, но Константин, кода я вчера озвучил ему эту идею, скорчил гримасу и велел не выпендриваться.
Сенат оказался гораздо проще, чем я себе его представлял. Честно говоря, мне в воображении виделось что-то наподобие Дворца искусств — мрамор, фрески, бархат, паркет и позолота. Ничего подобного, хотя Сенат и занимал здание старого дворца того периода, когда о Доктрине даже не слышали.