12-15
Шрифт:
Этот кто-то уже успел ей порядком надоесть.
— Как тебя зовут? — спросил Петя.
— Полина.
— Я тебя запишу в свою черную промокашку.
— Да, интересно, за что мне такое счастье?
— Я думаю, что тебя надо наказать.
— Вот как? Интересно, а чем ты пишешь на черной промокашке? На ней же ничего не видно!
Петя задумался.
— У меня специальная ручка, — наконец ответил он, подняв вверх палец, словно маленький жрец грозного бога, перед которым Полина провинилась.
— С невидимыми чернилами, да?
— Да. У тебя такой нет.
— А мне она и не нужна. У меня нет черной промокашки. Я не такая злюка, как ты.
— Сама злюка, — прошипел он и
— Ты чего? — она дернулась, но маленькая клешня держала крепко.
— Я тебе сейчас руку сломаю, — заявил он так злобно, что Полине стало по-настоящему страшно.
— Думаешь, я не смогу тебя стукнуть, потому что ты младше? — она потянула руку к себе, глядя в холодные зеленые глазки.
— Только попробуй. Я вызову ниндзя-черпашек, они тебя схватят и выкинут в окно.
— Ну-ну.
Она расслабила мышцы, сделав вид, что сдалась, а потом неожиданно дернула руку. Петя отлетел на полметра. Полина показала ему язык и демонстративно отвернулась к другому окну. Провода бежали за поездом, весело прыгая вверх-вниз, в ритм ее сердца, которое почему-то колотилось очень быстро. Неужели она действительно испугалась этого малявки?
Послышался странный звук — словно чихала маленькая собачка. Полина повернулась. Мальчик уткнулся лицом в занавеску, на его светлой голове вздрагивал хохолок. Слёзы? Меньше всего она ожидала этого от маленького чудовища. Чувствуя себя очень неловко, Полина подошла и осторожно положила руку на Петино худое плечо. Он вскинул голову. В глазах, ставших еще меньше, горела такая ненависть, что Полина отступила на шаг. Петя шмыгнул носом и просипел:
— Расскажешь — убью.
Полина вдруг отчетливо представила себе, как Петя прижимается лбом к двери, за которой его отец молча собирает вещи, иногда останавливаясь, чтобы отклеить от себя бьющуюся в истерике мамашу. Бац! Грохнула об пол бутылка с корабликом внутри — сувенир из эпохи недолгого счастья — и осколки брызнули в дверную щель. Мамаша всё визжала, а тот, тот не произнес ни слова. Перед уходом притянул к себе Петю, такого же угрюмого и непроницаемого. Бедный Петя, как, должно быть, неприятно вставать по утрам, зная, что тебя никто-никто не любит. Надо было сказать ему что-нибудь, простое и дружеское, но говорить так — редкий дар, которым, она, увы, не обладала. И понять его не могла: родители развелись, когда ей было три года, отец жил в другом городе с новой семьей, и Полина вспоминала о его существовании лишь по праздникам, когда от него приходили открытки, всегда одинаковые: «Учись хорошо, слушайся маму, желаю успехов». Никогда — «Дорогая доченька», только «Полина». В детстве она ломала голову над тем, зачем вообще нужен отец, когда есть мама и бабушка. Пришла к выводу, что не нужен. Просверлить дырку или подвинуть сервант можно всегда попросить соседа. Мама говорила, что свою главную функцию отец выполнил — подарил ей Полину…
Петя дождался, пока высохнут слезы, и вернулся в купе. Когда Полина отважилась вернуться, он спал, прижав к себе Рафаэля.
— Что ты так долго? — спросила бабушка.
— Надоело сидеть, — ответила Полина и посмотрела на мамашу Пети.
Углубившись в «Калейдоскоп», та довольно жевала булку с маком. Петя так и проспал до самой Москвы, чем несказанно осчастливил всех попутчиков
Московское небо, по обыкновению, казалось выше и ярче петербургского, но любоваться им не было времени: поезд в город У. отходил через пятнадцать минут. Перрон Казанского вокзала заливало море «бычков», раздавленных пластиковых бутылок и пивных пробок. Бабушка грудью пробивала дорогу в толпе, Полина тащила за ней на поводке чемодан, громыхавший об асфальт, и очень гордилась собственной
— Жадность вас погубит.
— А ну иди отсюда! — повернулась бабушка.
Мужичок остановился и как-то весь сжался, хлопая налитым кровью глазом.
— Я люблю тебя! — раздалось с другой стороны, — я не могу без тебя! Возвращайся скорее!
Полина умилилась. Взъерошенный молодой человек посылал воздушные поцелуи в окошко поезда, откуда ему махала хорошенькая ручка. Как, должно быть, грустно расставаться, когда любишь. Полина вздохнула. Её ещё никто ни разу не провожал. Ну, кроме мамы, конечно. Она представила себя на месте обладательницы хорошенькой ручки. Поезд трогается, оставляя на перроне Лёшку, со слезами на глазах он прижимает к сердцу фотографию Полины, ту, на которой, по словам мамы, у нее глаза как у Брижжит Бардо.
— Заходи, — сказала бабушка и отодвинула дверь купе.
Заходить было некуда. Перед ними возвышалась стена из свернутых ковров, занимавших всё пространство от пола до потолка. От запаха нафталина у Полины зачесалось в носу.
— Это что такое? — бабушка всплеснула руками и побежала к проводнице. Проводница, увидев ковры, схватилась за голову и стала вызывать по рации милицию. Полину затолкали в соседнее купе вместе с вещами, а бабушка осталась в коридоре. Через несколько минут дверь отодвинулась. На пороге стояли трое лысых.
Сначала Полина подумала, что они близнецы — из-за одинаковых оранжевых одеяний до пола. У того, что стоял посередине, на животе висел вытянутый, как яйцо, барабан.
— Харе Кришна! — сказал он.
— Я сейчас уйду. Я жду, пока из нашего купе ковры вытащат, — начала оправдываться Полина, на всякий случай подвинувшись к двери.
— Ковры? Ковры-ры-ры-ры, — запел вдруг второй лысый, а его товарищ принялся аккомпанировать ему на барабане. Третий достал из-под полы бубен. Полина прикрыла рот ладонью, чтобы не рассмеяться.
Лысые синхронно уселись на полку напротив и запели.
— Говинда харе гопала харе Говинда харе гопала харе Джайа джайа дева харе Джайа джайа дева харе.Кришнаит с барабаном наклонился к Полине и сказал:
— Слушай, мальчик! Тот, кто родился, непременно умрет, а после смерти — родится вновь. У души нет ни начала, ни конца. Поэтому твоя душа будет оставаться в этом мире, пока не освободится из плена, пройдя через процесс очищения. Человек появляется на свет, чтобы познать науку о душе, и он будет пожинать плоды совершенных в прошлом действий. Познай себя и прими бесценный дар сознания Кришны. Вот книга, которая изменит твою жизнь, — и он достал из складок одеяния «Бхагават-Гиту» в яркой обложке.
Дверь отодвинулась, и в купе вплыли две пузатые клетчатые сумки, а за ними — полный мужчина в спортивном костюме. Увидев кришнаитов, он что-то крякнул под нос. Его встретили три одинаковые улыбки.
— Здравствуйте, приехали! Кто-то тут лишний, — пробасил новый пассажир, почему-то глядя на барабан.
— Извините, я сейчас уйду. Я жду, когда из нашего купе ковры уберут, — сказала Полина.
— Да там не только ковры. Там еще магнитолы и видаки под сиденьями. Казахский нелегальный бизнес. Накладочка вышла у них, думали, что в то купе билеты не проданы. Стоять будем, пока менты с ними не разберутся.