12 новых историй о настоящей любви (сборник)

Рот Вероника

– Сперва выпьем кофе, – говорит мама. – А потом в магазин за шторами!

Она хочет, чтобы мы поехали на двух машинах, потому что у нее потом еще дела. Пока она заказывает два латте в кафе, куда мы обычно ходим, я выбираю столик и достаю ноутбук, чтобы показать ей папку с картинками, которые я выбрала.

– Так здорово! – говорит она, усаживаясь за столик. – Посмотри-ка на эту! Отличный цвет.

– Мне тоже нравится, – говорю я и листаю вниз, чтобы показать ей еще несколько похожих картинок. – Я подумала, что

вообще-то это не так уж глупо – выбирать шторы, не зная, где мы будем жить. Может, это поможет нам придерживаться выбранного стиля.

– Ты у меня такая умница. Кажется, бариста назвал наши имена, – говорит мама. – Пойдем.

Мы приезжаем в салон текстиля и допиваем кофе у входа. Глядя на витрину, я понимаю, что нам будет из чего выбирать, и убеждаю себя, что мое приподнятное настроение – это хорошо и вовсе не значит, что я изменяю себе. Джессика всегда говорит, что чувства – сложная штука. Иногда они могут быть противоречивыми. И в них не всегда есть логика.

Я заглядываю в витрину, мой взгляд падает на образец ткани на стене.

– Кажется, я уже нашла один вариант, – говорю я маме.

– Где? – спрашивает она.

– Вон там, третья от нас.

Мамино лицо рядом с моим, я что-то показываю ей… Все это воскрешает какое-то забытое ощущение, из времен, которые были до того, как в моей голове возникла фраза «конец любви» и стала преследовать меня даже во сне. Мы выбрасываем стаканчики от кофе и заходим в магазин.

– А, это вы! – восклицает женщина за прилавком. – Ваш заказ у меня в кладовке.

– Какой заказ? – спрашиваю я.

Мама игриво пожимает плечами, как будто это все очень мило.

– Попалась! Я не удержалась, и заглянула сюда пару дней назад, и просто влюбилась в одну расцветку!

– А зачем тогда ты меня сюда привела?

– Нам же нужна не одна пара штор. Ну-ка покажи мне, что тебе приглянулось.

Я веду ее к стене, где висит образец, который я приметила с улицы, но вблизи ткань не такая, как я себе представляла.

– Отличные цвета! – говорит она. – Посмотри, что я выбрала, тебе понравится.

Продавщица выкладывает штору на прилавок перед мамой. Она сине-белая с орнаментом икат – вовсе не в турецком стиле и совсем не таких теплых цветов, которые мы выбирали.

– Ну разве не прелесть? К ним бы подошел журнальный столик в деревенском стиле и кожаный диван… – Она приподнимает брови и улыбается, выжидающе глядя на меня.

– Звучит неплохо, – выдавливаю я.

– Ну и хорошо, – говорит она. – А теперь у меня для тебя сюрприз. Нам нужно еще в одно место. Поезжай за мной!

Я следую за ней по шоссе, сквозь туннель и череду пригородов. Она сворачивает в жилой квартал, я за ней. Мы паркуемся перед новеньким многоквартирным комплексом. В одной руке она держит ключ, на другой болтается пакет со шторами.

– Что происходит? – спрашиваю я.

– Сейчас увидишь! – чирикает она и ведет меня по бетонным ступенькам к красной двери. Поворачивает ключ в замке, и мы оказываемся в пустой гостиной. – Сюрприз! Добро пожаловать домой, Флора!

Внутри

у меня снова взвивается пчелиный рой, жужжит и бьется крылышками. У меня мутнеет в глазах.

– Ты издеваешься?

Она в замешательстве смотрит на меня.

– Тебе что, не нравится?

– Сюрприз, добро пожаловать домой?! Помоги мне выбрать шторы?!

– Флора…

Но я уже разворачиваюсь и выхожу из квартиры. Сбегаю по ступенькам, сажусь в машину и, не глядя на нее, уезжаю прочь. Я сама не знаю, куда еду, но вскоре мне приходится остановиться, потому что слезы текут ручьем, застилая глаза.

Я считала, что, когда люди разводятся, им положено из-за всего ссориться. Сражаться за дом, машины, мебель. За сохранившиеся свадебные подарки. За коллекцию картин, если вы из тех людей, кто собирает картины, а мои родители как раз из них. Я думала, при разводе людям хочется сохранить кусочки своего прошлого. Что ушедшие годы все еще что-то значат.

Я хочу оставить маленький диванчик. И кружки с маргаритками. И подставки для яиц. И придверный коврик, и бабушкин портрет, и лошадку-качалку, и обои. Пианино и ковер с индейским рисунком. И свою комнату, и папу. Я все хочу, все!

– Так мы все-таки тебе нравимся! – восклицает Трэвис, когда я вылезаю из машины и ступаю с гравия на траву.

– Конечно, нравитесь.

– Но ты не сидишь с нами в классе, – говорит Хоуп. – Нам обидно.

Они развалились на ярких разноцветных складных стульях. Мими опирается о пенек ногами, обутыми в ярко-красные сандалии, теребит расстегнутую лямку обрезанного комбинезона и улыбается мне. Я краснею, как будто снова в девятом классе. Но теперь мы обе стали старше и лучше умеем выражать свои желания.

– Я надеялась, что ты приедешь, – говорит она.

Я открываю рот, чтобы сказать что-нибудь легкомысленное и кокетливое, но вместо этого у меня вырывается всхлип. По щекам текут слезы. Этого я не ожидала. Я закрываю лицо руками.

– Боже мой, – говорю я. – Мне так стыдно. – Но, к счастью, я уже смеюсь и перестаю плакать.

– С тобой все в порядке? – спрашивает Хоуп.

– Просто у меня был тяжелый… день? Месяц? Пара лет?

– Мы все думали, что с тобой такое. Сидишь на первой парте, ни с кем не общаешься, если не втянуть тебя в разговор.

– У тебя часто отсутствующий вид, – добавляет Трэвис.

– И грустный, – вставляет Мими. – Я помню, раньше ты гораздо чаще улыбалась.

– Родители разводятся, – говорю я. Я редко произношу эти слова вслух, разве что на приеме у Джессики. Развод – такая распространенная вещь. Ничтожная проблема по сравнению с действительно ужасными вещами, которые случаются со многими другими. Но, начав говорить, я вываливаю на них все.

– Они два года то сходились, то расходились. Пробовали пожить отдельно. Долгое время казалось, что они друг друга ненавидят, по-настоящему, лютой ненавистью. Но теперь решение принято окончательно, и ненависть прошла. Они, блин, веселятся. Папа начал насвистывать!