12 тайн
Шрифт:
– Наш сайт таких запретов не получал, – возражаю я.
И на мгновение замолкаю. Я пытаюсь перестать думать о Мадлен и о том, что ей известно об истории нашей семьи.
– В любом случае запреты были вынесены намного позже маминой смерти.
– Это не значит, что новое имя Лангдон не было известно журналистам до кончины вашей матери.
– Мне оно известно не было.
Я смотрю в глаза Барнздейл.
– Десять лет назад ваши коллеги заключили, что моя мама вышла на пути перед поездом, отправлявшимся в 8:06 к вокзалу Ватерлоо.
Я понижаю голос
– Если бы я в то время знал, где Лангдон, я бы сам ее убил.
Краем глаза я вижу, что Каш изучает собственное отражение в своих начищенных ботинках.
– Но на самом деле, – продолжаю я, – я не имел ни малейшего представления ни о том, где находится Абигейл Лангдон, ни о том, что мама переписывалась с ней, до того, как вы мне об этом сказали.
Я снова встаю и направляюсь к двери гостиной.
– И я полагаю, что больше нам говорить не о чем. Абигейл Лангдон была жестокой детоубийцей. Миллионы людей желали ей смерти. Любой мог узнать, кто она такая, и, насколько я понимаю, помимо двух писем десятилетней давности ничто не связывает ее смерть с моей семьей или с Хадли.
Я открываю дверь. Каш было встает, но Барнздейл и не думает подниматься с места.
– Подождите минутку, мистер Харпер, – произносит она негромко. – Хоть вы и говорите, будто это убийство не связано напрямую ни с вами, ни с Хадли, я полагаю, что это не так.
Глава 14
Ястою на краю Хадли-Коммон, стараясь осмыслить то, что мне сказали полицейские. Проводив глазами их медленно отъезжающий автомобиль, я машинально перевожу взгляд на заросший вход в рощу. Кажется, что случившееся с Ником и Саймоном так и не покинуло Хадли.
Я поворачиваюсь и иду к саду Кранфилдов.
– Голова болит? – спрашивает мистер Кранфилд, когда я подхожу к нему.
Я чувствую себя нашкодившим школьником, вернувшимся туда, где набезобразничал. Я отвечаю, что бывали утра и получше.
– Вы ведь уже кончили убираться, правда? – спрашиваю я, когда сосед в знак приветствия хлопает меня по плечу.
– Надеюсь, все было не слишком ужасно, – продолжаю я, глядя на клумбу в его саду и испытывая подобающее случаю раскаяние. – Вечеринка с коллегами вышла из-под контроля.
– Забудь. Я сегодня все равно собирался заняться мульчированием.
Я улыбаюсь.
– Звучит устрашающе.
– Так и есть, – отвечает он, – особенно для моей спины.
И кивает в сторону Нижней улицы, где Барнздейл и Каш застряли в пробке:
– У тебя все нормально?
– Визит вежливости, если можно так выразиться, – говорю я, упорно стараясь осмыслить услышанное мною от полицейских.
Я сажусь на каменную ограду, тянущуюся вдоль сада Кранфилдов.
– У тебя их и так было под завязку, – говорит он, садясь рядом со мной и начиная околачивать об ограду свои грязные сапоги. – Миссис Ка сказала, твоя начальница хочет, чтоб ты написал статью к годовщине твоей мамы.
– Я отказался, но мне все больше кажется, что слишком много вопросов осталось не задано, – говорю я. – Вопросов,
– Нет, – твердо говорит мистер Ка, взяв меня за плечо.
Я думаю о том, что узнал от полицейских.
– Я должен был настойчивее выяснять, что случилось? Ведь именно я мог найти ответы, которые она заслужила, ответы, которые она отчаянно хотела получить.
– Одно мы знаем точно: Клэр бы хотела, чтоб ты жил именно так, как ты живешь. Не надо сожалеть о прошлом, Бен.
Я оглядываю улицу: аккуратные фасады, ухоженные сады. Никогда не подумаешь, что здесь случилась такая трагедия. Что я упустил?
– Мне нужно поговорить с Мадлен, – говорю я. – Если я скажу ей, что напишу что-то, но только на своих условиях, это может стать для меня последним шансом узнать правду, к которой мама так страстно стремилась.
Мистер Ка серьезно смотрит на меня.
– Что бы ты ни делал, ее это не вернет.
– Знаю, – откликаюсь я. – Но любовь к маме не позволяет мне сидеть сложа руки. Ведь все кругом любили ее и поддерживали – у нее не было причин убивать себя. Так почему же она это сделала?
– Хотел бы я это знать, Бен.
– Вы же видели все собственными глазами. Как люди стремились помочь ей, поддержать ее. Она столько перенесла, но всегда оставалась сильной, держалась с достоинством.
– Она была потрясающая.
– Если бы не она, у меня бы сейчас все шло по-другому. Только ее сила и упорство помогли мне выстоять. Непонятно, почему она могла убить себя. Да еще так: ни записки, ни даже намека на то, что она собирается сделать. Не попрощавшись…
У меня на глаза наворачиваются слезы, но я быстро справляюсь с ними.
– Я так сердился, что она меня бросила, так боялся, что как-то ее подвел, что все это время не переставал сомневаться, – продолжаю я тихо. – А вдруг все было совсем не так, как нам видится?
Мистер Ка опять кладет руку мне на плечо.
– Чужая душа всегда потемки.
Мы сидим молча, блуждая взглядами по парку и входу в лес.
– Каково тебе будет снова оказаться на первых страницах? – спрашивает он через некоторое время. – А ведь так, наверное, и получится.
– Это-то я и сказал Мадлен, – отвечаю я. – Сказал, что не хочу этого. Но если такой ценой я смогу наконец понять, что случилось, может, оно того и стоит.
Он слегка пожимает плечами.
– Это только тебе решать.
– О чем это вы тут так глубоко задумались?
Обернувшись, мы видим миссис Ка, идущую по дорожке от задней двери с кружкой чаю в руке.
– Это мне? – спрашивает мистер Ка, вставая и принимая от жены кружку.
– Тебе принести, Бен? – спрашивает она.
– Спасибо, нет, – откликаюсь я. – Я еще не отошел от трех чашек кофе.
– Это он с Мин вчера гулял, – говорит миссис Ка заговорщицким тоном.
– Нас была целая компания, но не будем снова об этом, – говорю я, вскинув глаза на мистера Ка. – Ваша жена со своим свежим кофе и сэндвичем с беконом просто спасла мне жизнь.