13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь
Шрифт:
— Чего не говорить? Что у тебя крыша поехала? Что у тебя шарики заскочили за ролики?
Ага! Я нашел способ, как ему досадить.
— Сейчас же замолчи! Фш-ш-ш! Слышишь?!
— И не подумаю! Приготовься, еще не такое услышишь. Кто виноват, что у тебя каша вместо мозгов, что у тебя в голове дырка, что у тебя мозги набекрень, что ты болван и дуралей, что по тебе психушка плачет, что у тебя всего одна извилина, и та прямая, что ты последний тугодум, что у тебя в голове ветер, что у тебя размягчение мозгов, что у тебя… у тебя… короткое замыкание между ушей…
Жаль, но фантазия моя
Хотя мне все-таки удалось довести его до белого каления. Шипя и лязгая зубами, безумие бросилось на меня и отняло у меня карту.
— Посмотрим, хватит ли у тебя смелости нырнуть за ней в море Забвения.
Самый мерзкий из всех обитателей мозгов вприпрыжку помчался к берегу.
Совет: никогда не говорите безумию, что оно безумие. От этого оно просто обезумевает.
Безумие бежало к тому утесу, откуда когда-то хотело бросить меня в волны беспамятства. Я мчался следом быстрее, чем в бешеной гонке по Большому лесу, когда уносил ноги от паука-ведуна. На самом краю обрыва оно остановилось и вытянуло вперед руку, держа карту двумя пальцами над бурлящей коварной жижей. С отвратительным чавканьем на поверхности смертоносных волн лопались ядовитые зеленые пузыри, выбрасывая вверх хищные, ненасытные языки.
— Да пребудет с тобой вечный покой забвения, лети с миром, — произнесло оно елейным голосом и разжало пальцы.
Одним отчаянным прыжком мне удалось настичь карту и ухватить ее за краешек, но в этот момент я потерял равновесие и, беспомощно размахивая лапами, вверх тормашками полетел вниз. К счастью, по пути попался какой-то уступ, и я что есть силы вцепился в него когтями.
Беспомощно раскачиваясь в воздухе, словно перезрелая груша, я висел на одной лапе, держась за спасительный мозговой изгиб, а другой крепко сжимал карту. Внизу шумели ядовитые волны моря Забвения, вверху маячило безумие.
Оно ухмыльнулось и склонилось ко мне:
— Говоришь, у меня голова с дыркой?
Похоже, пришло время подумать о дипломатии.
— Это была просто шутка. Плохая шутка.
— Знаешь, раз у меня не все дома, мне ничего не будет, если я сейчас помогу тебе упасть в море Забвения. Ни один суд не признает меня виновным. Сумасшедших не судят.
С этими словами безумие начало медленно разжимать мои пальцы. Теперь я держался только на трех.
— Пожалуйста, перестань.
Оно с наслаждением разжало еще один палец. Я остался висеть на двух.
— Не могу. Эти голоса… Я слышу голоса, они приказывают мне. С нами, сумасшедшими, так бывает.
Безумие принялось разгибать следующий палец. Остался один, последний.
— Прощай. Сейчас ты растворишься в небытии. От тебя не останется ничего, даже воспоминаний, — сказало безумие, принявшись отцеплять последний палец.
Но не отцепило, а вдруг перелетело через мою голову и камнем ухнуло в море Забвения.
— Фш-ш-ш! — только и успело прошипеть оно, прежде чем волны беспамятства сомкнулись над его головой.
В том месте, где оно упало, море закипело и забурлило,
Над краем пропасти показалась голова 16Ч. Она крепко держала меня за лапу.
— Ни на минуту нельзя оставить тебя одного.
Она потянула меня наверх.
— Туда ему и дорога, — сказала она, глядя на пузыри, оставшиеся на поверхности после безумия.
— Отличная идея! — одобрительно кивнул я.
Она смущенно вспыхнула:
— Я пошла за тобой, потому что вспомнила про ушную серу. В другом ухе она тоже есть. Как же ты переберешься через озеро без меня?
Не могу передать, насколько присутствие 16Ч облегчило мое путешествие в извилинах Большой головы. Мы шли одни-одинешеньки по бесконечным, однообразным коридорам, переваливали через высокие, гладкие складки, преодолевали наросты мозговой ткани и узлы нервных окончаний. В левом полушарии идеи встречались гораздо реже. Если какие-то и попадались нам на пути, то все они забрели сюда случайно, и мы с помощью карты объясняли им дорогу назад.
Каждому встречному я непременно рассказывал о том, что 16Ч победила безумие. Она, правда, при этом ужасно смущалась, но я надеялся, что так смогу немного поднять ее статус внутри мозгового общества. Как еще было отплатить ей добром за добро?
Жизнь в левом полушарии царила совсем не такая, как в правом. Его населяли только рефлексы и одноликие мысли-привычки, которые в форме маленьких сереньких шариков или кубиков скучно плыли по коридорам извилин, что-то тихонько и монотонно бубня себе под нос.
В этой части мозга не происходило никаких творческих процессов, здесь не рождались идеи, не возникали открытия, а выполнялись команды, систематизировались уже ставшие привычными мысли и контролировалась вся мозговая деятельность в целом.
Мы походили на двух муравьев, случайно заползших в чужой муравейник. Нам вежливо уступали дорогу, но вслед недовольно шипели. В этом полушарии, как видно, все новое и необычное раздражало и вызывало недоверие.
В стенах повсюду виднелись углубления, некоторые в форме квадратов, другие сферические, большие и маленькие. Пролетавшие мимо шары и квадраты отыскивали подходящие по размеру ниши, укладывались в них и долго и нудно гудели там. Потом отправлялись дальше.
Бу-буммс!
Поначалу это был очень тихий звук, сопровождаемый едва заметной вибрацией.
— Ты слышал? Что это? — удивилась 16Ч.
— Не знаю.
Бу-буммс!
Снова. Стены туннеля тихонько затряслись.
— Что же это такое? — не на шутку встревожилась 16Ч.
— Сотрясение мозгов! — пошутил я.
— Ничего подобного здесь еще не было. Идем скорей!