13 черных кошек и другие истории
Шрифт:
Колючий кустарник изодрал рубаху, острые ветки били по плечам и рукам. Вот он уже на крыльце своего дома. Но оцна его темны — никого нет.
Слава бросился к отцовскому фонарю.
Слезы брызнули из глаз, когда он по привычке тряхнул фонарь: керосину было на донышке. Заливать новый нет времени. Он швырнул фонарь и, влетев в комнату, схватил спички и ворох газет.
Обратный путь оказался длиннее и мучительнее. Нестерпимо ныла нога.
Когда Слава взобрался на насыпь, поезд был уже совсем близко. Его нарастающий
Слава зажег сразу несколько газет и поднял над головой. Потом еще раз и еще. Пламя лизало пальцы, перескакивало на рубаху. Кончились спички. Тогда он перестал тушить рубаху и каждый новый факел зажигал от нее.
Он уже терял сознание, когда яркий луч от паровозных фар осветил его. Он сорвал горящую рубаху и последний раз взмахнул ею. Падая, он слышал, как скрежетали тормоза, гремели буфера.
Очнулся Слава на руках человека, от спецовки которого пахло мазутом и гарью. Человек этот, не стесняясь, всхлипывал. Как сквозь туман Слава слышал голоса:
— Паровоз остановился лишь в пятнадцати метрах…
— Да ведь уклон тут. Вон крутизна какая…
Вокруг собрались пассажиры. Женщины судорожно прижимали к себе детей и с ужасом думали о том, что ожидало их всех, если б не этот обгоревший мальчик, которого держит на руках машинист.
Об отважном пионере вскоре узнала вся страна. Нарком путей сообщения объявил сыну путевого обходчика Славе Сизову благодарность, подарил именные часы и фотоаппарат. О подвиге Славы Сизова говорили на собраниях железнодорожников, писали газеты.
Одна из заметок попала на глаза ленинградскому художнику Любимову и послужила темой для его картины.
Как же сложилась судьба мальчика дальше?
В архиве школы, где учился Сизов, сохранилось его личное дело. Там удалось найти пометки учительницы:
«В семье Сизовых горе — умерла мать. Все заботы теперь на старшем из детей — Славе».
«У Сизовых снова огромное горе — умер отец. Маленький брат и сестра — все теперь на Славе…»
«Славка держится бодро. Похудел, осунулся, но держится молодцом».
«Сизова приняли в комсомол, хоть и годами еще не вышел. Ребята из комсомольской ячейки сказали: ничего, что годы не подошли, зато характер подходящий».
«После окончания средней школы Слава Сизов пошел учиться в летное училище…»
Письмо капитана Зюбина
В части, где служил летчик-испытатель Ростислав Сергеевич Сизов, заметили многочисленную почту, приходящую на его имя. Однажды капитан Зюбин спросил:
— Что это за адресаты с детскими почерками?
— Да так… земляки, — ответил Сизов. — Я ведь с Урала.
— А я из Курска, — засмеялся Зюбин. — Однако школьники меня что-то не забрасывают письмами.
Сизов нехотя снял с ноги меховой унт и показал Зюбину старый шрам.
— В некотором
Обычно малоразговорчивый Сизов стал рассказывать капитану. Зюбин слушал молча. Только один раз перебил он рассказчика: — Послушай-ка, я в детстве читал стихотворение про пионера, предотвратившего крушение. Но убей, ни строчки не помню. Это не про тебя?
— Ну, не думаю.
Зюбин стал читать письма ребят, потом спросил:
— Что же ты собираешься им написать?
— Да я уже все написал, — ответил Сизов.
— Эх ты, скромняга! — Зюбин крепко обнял Сизова. — Давай-ка мне эти письма, я сам ребятам напишу…
Вот что написал Зюбин пионерам о первом бое младшего лейтенанта Ростислава Сизова:
«Экипаж самолета «ПЕ-2», в составе которого Сизов был штурманом, вступил в бой с семью вражескими «мессершмиттами». Один и семь — арифметика не в пользу наших. И командир экипажа, и штурман, и стрелок-радист не могли не знать, чем это грозит, и все-таки они не дрогнули, приняли бой. Неравный воздушный поединок длился долго. Убит стрелок-радист, ранены штурман и командир, но бой продолжался. Сбит уже второй «мессершмитт», но и их самолет, изрешеченный пулями, загорелся…
Через несколько дней раненых летчиков подобрали наши бойцы на одной из безымянных военных дорог».
Маленькое послесловие
Через несколько минут в нашей редакционной комнате зазвонит телефон. Я буду говорить с героем картины Ростиславом Сергеевичем Сизовым.
Звонок. Телефонистка Анечка, которой я рассказала о Сизове, обещает дать наилучшую слышимость.
За сотни километров невидимые провода доносят голос:
— У телефона Сизов. Слушаю вас.
Помню, я от волнения сначала ничего не могла произнести и некоторое время молчала. Потом невпопад сказала:
— Как хорошо, что вы живы…
Там, за сотни километров, мой собеседниц рассмеялся. Смеялся он хорошо и добро, и мое волнение прошло…
Наш разговор по просьбе ребят был записан на магнитофонную пленку. И поэтому я сейчас просто нажму кнопку магнитофона, и вы тоже будете слушателями. От вас потребуется только немного воображения.
Итак, включаю.
Я: Ростислав Сергеевич, знают ли в вашей семье о существовании картины, героем которой вы являетесь?
СИЗОВ: Ну, уж если говорить откровенно, до последнего времени не знали. Когда же стали меня разыскивать, пришлось рассказать.
Я: Как работается, Ростислав Сергеевич? Служба у вас очень нелегкая…
СИЗОВ: Да. Все послевоенные годы испытываю самолеты. Служба нелегкая, но привык. Коллектив у нас дружный, облетанный, товарищи верные. Однажды испытывали новый самолет — отказали оба мотора. Если б растерялись, тогда всё, конец. И я бы сейчас с вами не разговаривал… Но мы не растерялись…