13 диалогов о психологии
Шрифт:
С: Неужели после этого ты считаешь, что мне будет интересно следить за творчеством этого человека?
А.: А ты разве не замечал, что подобного рода злобные выпады почти всегда бывают несправедливыми? Очень часто злоба появляется в результате бессилия злобствующего повлиять на какие-либо события, в том числе на другого человека. Так было и в случае с Ламетри: мне представляется, он вызывал особенную злобу за свою непокорность, за чувство внутренней свободы, которое ощущалось как в его поведении, так и в его работах. В самом деле, кто, например, мог позволить себе такое: в присутствии короля, развалясь, сидеть на диване, снимать с себя парик и расстегивать камзол, когда было жарко? Кто мог открыто назвать себя материалистом и атеистом, если даже прославленные философы-материалисты Гоббс и Гассенди не избегали при изложении своих позиций разных экивоков
С: Почему прусского? Они что, состояли на службе у прусского короля? А.: Чтобы ты понял обстановку творчества Ламетри, кратко расскажу тебе его биографию. По образованию Ламетри был врачом, автором ряда признанных трудов по медицине. Но он еще блестяще владел сатирическим пером и в своих ранних памфлетах обличал все то, что было, по его мнению, порочным в людях, общественном устройстве и идеях. Сначала он обличал врачей-дельцов и псевдоврачей, затем в своих, уже сугубо философских, работах стал открыто выступать с материалистических и атеистических позиций. Первая из крупных его работ, которая посвящена психологическим вопросам, “Естественная история души” — книга, имевшая чрезвычайно большой успех, — была публично сожжена. Вторая его книга “Человек-машина” поставила ее автора под угрозу смертной казни. Если бы не покровительство одного близкого друга Ламетри — математика Мопертюи, который был президентом Академии наук Франции и пользовался благосклонностью прусского короля Фридриха II, — смертный приговор Ламетри был бы вынесен. Ламетри был вынужден бежать в чужую страну. Прусский король, желая слыть просвещенным монархом, жалует Ламетри должность придворного врача и королевского чтеца. Там же в это время находился и прославленный вольнодумец Вольтер. Увидев, что Ламетри стал любимцем короля, и услышав от него однажды, что, как сказал сам Фридрих, Вольтер больше не нужен двору (“когда апельсин выжимают, кожуру выбрасывают”), Вольтер невзлюбил Ламетри за все это. И он начал, в свою очередь, распространять про Ламетри дурные слухи. С: Неужели это знаменитый Вольтер?
А.: Представь себе. Позднейшие биографы Ламетри подчеркивают, что больше всего смущала всех противников Ламетри его какая-то безоглядная смелость, дерзость, на которую они сами не отваживались (См. [18, с. 136-137]). Подобное поведение было характерно для Ламетри вплоть до смертного часа. Вот что пишет о последних днях и часах жизни философа его биограф.
В.М. Богуславский: Святоши распространили весть …о том, что на смертном одре Ламетри отрекся от атеизма и “уверовал”. В действительности же было так: когда страдания исторгли у него возглас “Иисус, Мария!”, проникший в комнату больного священник обрадовался: “Наконец-то вы хо-
190 Диалог 4. “Ментальная механика” или “ментальная химия”? тите вернуться к этим священным именам!” В ответ он услышал: “Отец мой, это лишь манера выражаться”. Мопертюи тоже предпринял попытку вернуть умирающего в лоно церкви. Как ни плохо было в этот момент Ламетри, он нашел в себе силы возразить: “А что скажут обо мне, если я выздо-ровлю?” Даже Вольтер, который из личной неприязни к автору “Человека-машины” часто отзывался о нем очень необъективно, пишет, что “он умер как философ”, что разговоры о его покаянии на смертном одре — “гнусная клевета”, ибо Ламетри, как жил, так и умер, не признавая ни бога, ни врачей [17, с. 29-30]. С: Повеяло чем-то таким древнегреческим… Жить и умереть как философ — разве это не прекрасно? Но в теории Ламетри, наверное, — это нечто вроде французского Гартли, который сводил всю психику к работе нервных механизмов? Ведь его труд так и называется “Человек-машина”.
А.: Это как раз тот случай, когда о труде судят по его названию, а не по содержанию. Да, действительно, Ламетри назвал свой труд “Человек-машина” (его собственным
Ж.О. Ламетри: Нет более надежных руководителей, чем наши чувства. Они являются моими философами. Сколько бы плохого о них не говорили, одни только они могут просветить разум в поисках истины; именно к ним приходится всегда восходить, если всерьез стремиться ее познать [19, с. 58].
А.: В начале работы “Человек-машина” Ламетри еще более резко выражает свою эмпирическую установку.
Ж.О. Ламетри: В данной работе нами должны руководить только опыт и наблюдение. Они имеются в бесчисленном количестве в дневниках врачей, бывших в то же время философами, но их нет у философов, которые не были врачами. Первые прошли по лабиринту человека, осветив его; только они одни сняли покровы с пружин, спрятанных под оболочкой, скрывающей от наших глаз столько чудес; только они, созерцая нашу душу, тысячу раз наблюдали ее как в ее низменных проявлениях, так ивее величии, не презирая ее в первом из этих состояний и не преклоняясь перед нею во втором. Повторяю, вот единственные ученые, которые
имеют здесь право голоса. Что могут сказать другие, в особенности богословы? Разве не смешно слышать, как они без всякого стыца решают вопросы, о которых ничего не знают и от которых, напротив, совершенно отдалились благодаря изучению всяких темных наук, приведших их к тысяче предрассудков, или, попросту говоря, к фанатизму, который делает их еще большими невеждами в области понимания механизма тел… [20, с. 179-180]. А.: И вот этот опыт и наблюдения приводят Ламетри к выводу, что, “если все может быть объяснено тем, что нам открывают в мозговой ткани анатомия и физиология, то к чему мне еще строить какое-то идеальное существо?” [19, с. 87]. Или вот еще: “Но если все способности души настолько зависят от особой организации мозга и всего тела, что в сущности они представляют собой не что иное, как результат этой организации, то человека можно считать весьма просвещенной машиной!” [20, с. 208-209].
С: Но, насколько я понимаю, это же утверждал и Гарт-ли, который (кстати, тоже будучи врачом) говорил о “машинальности” человеческого поведения и сводил психические связи к связям двух вибрирующих участков мозга!
А.: Я прошу, будь внимателен к текстам. В той последней цитате, которую я тебе привел, есть одно ключевое слово — “организация”. С:Нуи что?
А.: Это очень важное понятие в философии Ламетри, которое одновременно означает иной взгляд на психику. Вспомни, что Гартли выводил все психические процессы “из внешних впечатлений, произведенных на внешние чувства, следов, или идей, этих впечатлений и их взаимных связей посредством ассоциации, взятых вместе и действующих друг на друга” [8, с. 272]. Таким образом, у Гартли психика есть как бы некая реактивная система, реагирующая на раздражители извне. Тогда мы с тобой говорили, что данная модель человека в английской традиции опиралась, прежде всего, на механистическую картину мира…
С:Ау Ламетри разве не так?
А.: Ламетри опирается на эмпирию другого рода. Этой эмпирией были собственные его наблюдения и исследования и известные ему исследования других авторов стадий развития человеческого эмбриона, явлений регенерации у различных животных, функции дыхания у растений, а так-
192 Диалог 4. “Ментальная механика” или “ментальная химия”? же открытие некоторых ископаемых окаменелостей. Глубокий анализ всего этого приводит Ламетри к иной концепции психики и сознания, которую можно назвать “организ-мической”, “эволюционистской”. Конкретно это означает следующее.
Как практически любой материалистически мыслящий философ того времени, Ламетри склонялся к сенсуализму, то есть выведению всех “высших” психических процессов из ощущений. Таким образом, и он рассматривал внешние условия как необходимый фактор функционирования психики. Вместе с тем психическая деятельность не есть только реакция на воздействия извне. Чрезвычайно большую роль в функционировании психики и, главное, в самом возникновении тех или иных форм психического отражения в эволюции играют некие внутренние условия, под которыми Ламетри понимал потребности живого организма. Он впервые в психологии вводит в круг эмпирического изучения потребности как движущую силу человеческого поведения и необходимое условие формирования его сознания (это же касается и животных).