«13-й апостол» Византии и Крестовые походы

Величко Алексей Михайлович

Вскоре этот царственный ловец удачи, клятвенно отказавшийся от власти, отправился по императорскому указу на Восток на войну. Казалось бы, о нем вскоре забыли, но в действительности мы столкнемся с ним в самое ближайшее время. Нет никакого сомнения в том, что в этих поступках Никифором III двигало не только чувство благодарности, но, главным образом, желание обосновать законным образом свои права на царство. Вотаниат прекрасно понимал, что в Византийской империи проживает большое число аристократов, имевших по знатности рода и родству с семейством Дук более прав на титул императора, чем он. Если верить некоторым источникам, первым напомнил о праве юного Константина Порфирородного Дуки на царство Алексей Комнин. В один

из дней он получил аудиенцию у василевса и предложил ему такой вариант: Никифор III признает порфирородного Константина Дуку соимператором, но в действительности будет самостоятельно управлять Римским царством вплоть до своей смерти, после чего уже зрелый Константин станет единодержавным императором. Конечно, Вотаниат отказался от этой идеи и затаил подозрения в отношении Комнина126.

Но положение Вотаниата было непрочным, и он его еще более усугубил, в скором времени решительно испортив отношения с Римской курией и норманнами. Началось с того, что император имел неосторожность аннулировать брачный договор брата Михаила VII с норманнской принцессой, дочерью Гвискара, что повергло вождя скандинавов сперва в недоумение, а затем в ярость. Герцог спешно нашел в Риме грека, внешне похожего на низложенного императора, а папа Григорий VII сознательно пошел на обман и признал того василевсом Византии, свергнутым Михаилом Парапинаком. Сам Никифор III был торжественно отлучен понтификом от Церкви, как клятвопреступник и вор чужого царства. Впервые за много столетий возник открытый разрыв отношений между Римской кафедрой и Византийским императорским домом127.

Поразмыслив, царьстарик решил, что легитимизация его статуса возможна самым коротким путем через соединие брачными узами с кемнибудь из женщин семьи Дук. После некоторого раздумья выбор Вотаниата пал на Марию Аланскую, жену Михаила VII Парапинака. И, конечно, в данном случае приятное совмещалось с полезным.

Во всех отношениях это была прекрасная партия для любого, самого высокородного аристократа, поскольку отцом Марии являлся Грузинский царь Баграт IV (1027—1072), а матерью Аланская принцесса Борена. Брат Марии Георгий II (1072—1112) унаследует царский трон Грузии. Что ж касается внешних данных, то современники писали о ней так: «Была она высокой и стройной, как кипарис, кожа у нее бела, как снег, а лицо, не идеально круглой формы, имело оттенок весеннего цветка или розы. Кто из людей мог описать сияние ее очей? Ее поднятые высоко брови были золотистыми, а глаза голубыми. Чары императрицы, сияние ее красоты, любезность и обаяние ее нрава, казалось, были недоступны ни описанию, ни изображению»128.

Мария действительно тронула сердце старого императора, и, несмотря на то что ему выгоднее и умнее было бы жениться на бывшей царице Евдокии, он сделал выбор в пользу жены Парапинака. Как обычно, страсть оказалась далеко не лучшим советником, и результат получился противоположный ожиданиям Вотаниата. Для самого Никифора III это был уже третий брак, причем его вторая жена была еще жива, и с ней пришлось срочно разводиться. В общем, с канонической точки зрения этот союз выглядел очень и очень сомнительно, что тут же отметили константинопольцы.

Кроме того, императору не мешало бы предварительно узнать о том, что сердце Марии Аланской уже давно не принадлежит ей. Юный Алексей Комнин, благородный и обаятельный юноша, был влюблен в царицу, и не без взаимности. Когда Вотаниат посватался к Марии Аланской, та, опасаясь за своего 4летнего сына Константина Порфирородного, не посмела перечить царю129. Но, конечно, приказать любить невозможно, и тайная связь Марии с Алексеем продолжалась.

На аланскую княжну усиленно давил и кесарь Иоанн, опасавшийся, что Евдокия, уже раз забывшая об интересах семьи Дук, вновь способна в качестве жены Никифора III Вотаниата сотворить нечто подобное. То обстоятельство, что

она к тому времени являлась монахиней, не могло никого ввести в заблуждение – в случае необходимости и в Византии, и на Западе монашеские обеты легко снимались. Почему же Евдокия должна была стать исключением?

Оставался Константинопольский патриарх Косьма I, которого не посвящали в подробности предстоящей женитьбы, небезосновательно опасаясь, что тот откажется благословлять данный брак. Когда наступила минута венчания, священник, приглашенный для совершения Таинства и узнавший о личностях жениха и невесты, отказался выйти из алтаря к «молодоженам». Тогда кесарь Иоанн дал команду своему сыну Михаилу, и тот привел другого, более покладистого пастыря. Он же подошел к алтарю, где скрывался первый священник, и хитростью выманил его оттуда, а затем ввел послушного иерея. Пусть и не без обмана, но брак был совершен130.

К огорчению василевса, женитьба на Марии Аланской мало что изменила в отношениях к нему других молодых и горячих претендентов. Первым из них был и оставался Никифор Вриенний, все еще пребывавший в Адрианополе. Посланные к мятежнику царские послы с предложением быть усыновленным императором и получить статус кесаря в обмен на лояльность, привезли обратно отрицательный ответ. Тогда Никифор III отправил навстречу мятежникам Алексея Комнина, получившего сан доместика (заместителя правителя провинции).

Битва выдалась на редкость кровопролитной. Армия Комнина состояла из 2 тысяч конных турок, которых в обмен на Анатолию передал Вотаниату Султаншах, сын Кетельмуша, наемниковфранков, тагму «бессмертных» и нескольких полков из Писидии. По численности войскб Вриенния заметно превосходили императорскую армию, но вновь сказался полководческий талант молодого военачальника, хотя битва выдалась весьма трудная. Алексей устроил засаду с «бессмертными», и когда Вриенний начал наступление, внезапной атакой набросился на него. Правда, Иоанн с отрядом своих телохранителей отбил атаку, и уже опасность нависла над Комнином.

В это время на другом фланге печенеги, входившие в мятежную армию, разгромили писидийцев, но внезапно дрогнули перед сельджуками, которым приходились дальними родичами. Они резко завершили атаку, развернулись и принялись грабить… обоз собственной армии, который был совсем рядом. В это же время к Комнину подоспели уцелевшие от первых атак франки и «бессмертные», к которым примкнули упоенные боем и первыми победами сельджуки. Конечно же, армия узурпатора дрогнула, но и теперь исход сражения был неясен. Все решили, как обычно, частности. Один из «бессмертных» напал на Никифора и ценой собственной жизни выбил полководца из седла, что еще более деморализовало его войско. Турки и тяжелая конница во главе с Комнином довершили разгром мятежного войска. Так старая элита Византии хоронила себя и государство, отдавая в виде платы туркам исконные римские земли…131

Хотя брат Никифора Иоанн Вриенний успел бежать, самого узурпатора привезли в Константинополь и ослепили, после чего император на всякий случай утешил несчастного богатыми дарами и присвоением новых чинов132.

Однако уже вскоре объявился новый конкурент на царский трон – протопроэдр (председатель синклита, по сути – правительства) Никифор Василакий, любимец Парапинака, некогда собиравшийся заменить Вриенния как правителя на Западе. Он составил большое войско из греков, албанцев, болгар, печенегов и норманнов под видом борьбы с Вриеннием, но когда тот пал, открыто объявил о своем неповиновении Вотаниату. И вновь Алексею Комнину, даже еще не успевшему возвратиться в Константинополь, пришлось бороться с новым мятежником, правда, в виде аванса он получил от императора титул севаста. Это была очень почетная награда, поскольку титул «севаст» означал то же, что «август» у древних римлян. Таким образом, Алексей был почти приравнен к царской особе.