15 лет и 5 минут нового года
Шрифт:
— Мам, я Гошке все это принесла. Не вам…
И не вам меня судить — моя жизнь действительно моя, я вам жить не мешаю, а вам всегда интересно, что там у меня… Вам только мою собаку не жалко. Все думаете, что она мне обуза… А обуза в моей жизни только одна — улыбаться вам всем и говорить, что у меня все хорошо, чтобы вы не нервничали.
— Я пошла… Мне еще с собакой гулять.
Господи, если бы не Грета, я бы на стенку давно полезла. Почему никак не могу научиться жить для себя? Ведь это должно быть так просто при моих исходных данных.
Следующий день прошел под флагом еще большего стресса. Я чуть не выкинула в помойное ведро Знаменевские алименты, а потом подумала, что Грета ни в чем не виновата, и эти консервы ей действительно нравятся. Не солянка же это с папочкиными микробами! Нервы, нервы, нервы… Я даже взяла у девчонок круассан, хотя давно не позволяла себе сидеть на работе на кофе и булках. Было тошно. Очень. Голова раскалывалась.
Вечером захотелось упасть и не вставать. Я так и сделала. Но только упала, звонок в дверь. Люди добрые! За что… Только бы не соседка с улыбочкой, а не подстрижешь меня вот прямо сейчас? Ну очень нужно! Это будет, точно будет… Ближе к Новому году. Ненавижу Новый год, потому что когда люди хотят прогулять всю ночь, мне эту ночь хочется проспать без задних ног. Ноги — проклятье парикмахера. Как и звонки в дверь на ночь глядя.
Это же не может быть Игорь! Знаменев не пользуется любезностью соседей и не входит в открытую дверь сюрпризом. Всегда звонит снизу и с барского плеча дарует минуту, чтобы я могла унять детскую радость от встречи с ним и перед встречей с ним. Радость…
Я посмотрела в глазок и чуть не выругалась. Мама! Неожиданно приезжают только тещи, но я не замужем и она не теща для моей семьи. Для нас с Гретой она бабушка, которая живет в лесу, где водятся дикие звери… Ой, дети. Дети выросли, собака постарела, и мы не встречаемся на вражеской территории уже по другой причине.
Интересно, какая напасть погнала мою мать через полгорода? Почти ночью. Не продолжения же вчерашнего разговора о яйцах вкрутую потребовала ее трепетная душа?
— Мама, ты время видела? — выдала я вместо приветствия.
— Помешала?
Я вскинула голову.
— Приехала проверить, не вру ли я? — возмутилась моя душа в голос.
Лицо, кажется, продолжало улыбаться.
— Надеялась, что не врешь. Мне просто нужно было уйти. Я больше не могу там находиться.
— Там — это дома?
Я закрыла за матерью дверь. Она сама повесила на пустую вешалку пуховик после того, как сунула мне в руки пакет. С бутылкой.
— Мама, ты чего?
Я смотрела на дно пакета: рябина на коньяке. Не водка, хоть на том спасибо.
— Мне завтра на работу, — выдала я хмуро.
Пить совершенно не хотелось. А если организм и требовал добавить немного алкоголя в кровь, то точно не с матерью в качестве собутыльницы. Кто его знает, насколько у обеих
— Мне тоже, — выдала незваная гостья. — Я же теперь на курсах преподаю.
— Вот даже как. И не сказала…
— Так ты не спрашивала, — мать сунула в рукав скомканные шапку с шарфом и пошла мыть руки.
Я вернулась к кухонному столу. Чисто. У меня всегда чисто, когда нервы натянуты. Ну а полы роботы пылесосят-моют. Да и сама последнее время чувствую себя железным человеком без сердца. Дашь слабину — сразу подушка мокрая.
— Малина, я что-то вся забрызгалась. Дай мне что-нибудь одеть…
— Да сама в шкафу возьми… — бросила я и отвернулась к столешнице, чтобы поставить чайник.
К чаю ничего, но в пакете был еще маковый рулет в качестве закуски. Ну, алкоголь плюс мак — хорошее такое сочетаньице получится.
— Малина, можно с тобой начистоту поговорить?
Мать стояла у дверного косяка прямо в той же позе, что недавно Знаменев, которого тоже неожиданно на ля-ля пробрало.
— Чего? — кивнула я.
— Если ты его выставила, то почему у тебя в шкафу мужская одежда?
Ну вот же черт из табакерки!
— Потому что он ничего не забрал. Если за месяц не заберет, отнесу бомжам на помойку, как ты и советовала…
Я разговаривала с матерью уже спиной, чтобы отпала необходимость держать лицо, и кусала губы. Только бы чашки не побить.
— Малина, в прошлый раз, когда я тебя видела, ты была другой, счастливой… Выгнала? Или ушел?
— Ушел, мама, потому что выгнала.
В последний раз зажмурилась и обернулась.
— Мам, я уже была одной из многих. Больше не хочу, понимаешь?
Я сама не понимала, для чего снова лгу. Зачем продолжаю ненужный разговор. Почему оправдываюсь в почти что полные тридцать пять лет.
— Малина, ну как ты умудряешься в своем возрасте влюбляться!
Мать села на стул, на котором недавно сидел Игорь. Если бы он задал мне этот вопрос, я бы точно разревелась.
— Не умудряюсь. Умудрилась давно, это отголоски прошлого… Мам, я ошиблась. Мне вдруг показалось, что не смогу жить одна. Теперь точно смогу.
Я принесла на стол чай. Затем достала доску, чтобы нарезать рулет.
— Счастье не зависит от наличия или отсутствия человека рядом. Только от внутреннего состояния, — начала мать философствовать без всякого алкоголя.
— Мам, я не из-за него расстроена, а из-за Греты. Пойми ты это наконец. Я давно из-за мужиков не нервничаю!
— А из-за нее-то что! Собаке пятнадцать лет! Думаешь, ей нравится жизнь в подгузниках?
— Мам… — мне захотелось воткнуть нож в разделочную доску. — Она тебе это не скажет. И я до последнего буду за нее бороться!
Я отвернулась, чтобы бросить нож в раковину — от греха подальше, как говорится…