151 стихотворение

Искренко Нина

Секс-пятиминутка

(конструктор для детей преклонного возраста)

Он взял ее через пожарный кран И через рот посыпался гербарий Аквариум нутра мерцал и падал в крен Его рвало обеими ногами Мело-мело весь уик-энд в Иране Он взял ее на весь вагон Он ел ее органику и нефть забила бронхи узкие от гона Он мякоть лопал и хлестал из лона и в горле у него горела медь Мело-мело весь месяц из тумана Он закурил решив передохнуть Потом он взял ее через стекло через систему линз и конденсатор как поплавок зашелся дрожью сытой свое гребло когда он вынимал свое сверло Мело-мело Мело Потом отполз и хрипло крикнул ФАС И стал смотреть что делают другие Потом он вспомнил кадр из «Ностальгии» и снова взял ее уже через дефис Мело-мело с отвертки на карниз на брудершафт, как пьяного раба завертывают на ночь в волчью шкуру Он долго

ковырялся с арматурой Мело-мело Он взял ее в гробу И как простой искусствоиспытатель он прижимал к желудку костный мозг превозмогая пафос и кишечный смог он взял ее уже почти без роз почти без гордости без позы в полный рост через анабиоз и выпрямитель И скрючившись от мерзости от нежности и мата он вынул душу взяв ее как мог через Урал, потом закрыл ворота и трясся до утра от холода и пота не попадая в дедовский замок Мело-мело от пасхи до салюта Шел мокрый снег, стонали бурлаки И был невыносимо

генитален

гениален его кадык переходящий в голень как пеликан с реакцией Пирке не уместившийся в футляры готовален Мело-мело Он вышел из пике Шел мокрый снег, колдобило, смеркалось Поднялся ветер, харкнули пруды В печной трубе раскручивался дым насвистывая оперу дон Фаллос Мело-мело Он вышел из воды сухим как Щорс И взял ее еще раз

Два тазобедренных сустава…

Два тазобедренных сустава плывут завёрнуты в газету по тёмным водам подземелья столь оживлённого в час пик Навстречу им в сыром угаре бредёт подвыбитая челюсть хромая и какой-то хрящик за ней усердно семенит А по бокам из труб и трещин из несуразностей рельефа на них глядят без выраженья предметы милой старины крючки железочки и цепи багры напильники и гвозди иголки щипчики тисочки ножи кастеты топоры Работы хлопотной орудья глядят с усталым безразличьем на проплывающие мимо плоды их скорбного труда Пучки волос полоски кожи глазные яблоки и ногти трахеи лёгкие мошонки фаланги рёбра позвонки Они толпятся с вялой злостью топя друг друга на стремнинах кучкуются на поворотах ложатся в омуте на дно А поверху плывёт говно навстречу морю и восходу К логическому так сказать эсхато — концу или началу — всё равно А мне и больно и смешно И я грожу ему в окно антисовковою лопатой порвав контекста полотно Из глаза выпало бревно и тоже двинулось куда-то

26–27.05.90

я сплю…

Я СПЛЮ я штука я на стрельбах я в ботанической оправе я при дворе я при корове я разбегаюсь побыстрей бы я непрерывна я дискретна нет я дискретно-непрерывна я вас рублю неаккуратно и падаю не очень ровно но разве я не Клара Цеткин не блин не женская принцесса и разве нет во мне прогресса и в голове одни осадки не суйте мне перемещений и сил физическую норму я отрабатываю карму присматривая за вещами и вещи и слова и силы друг другу мылят изотерму я подрифмовываю сперму в пространстве нежности и соли в пространстве вогнутом и сжатом как в лифте падающем мимо на платье из металлолома я пришиваю мирный атом и на предмет изящных новшеств беру путёвку в жизнь иную чтобы пройти не поперхнувшись сквозь заводскую проходную и по пластмассовым аллеям в секущей плоскости оргазма я вылетаю из маразма как из отдела бакалеи и повинуясь древним водам огню лучу и кораблю я крашу утро чёрным цветом и сплю чтобы забыть об этом и забываю что Я СПЛЮ

87–90

жизнь моя ничего не стоит…

Е. Бунимовичу

жизнь моя ничего не стоит даже если она священна даже если она желанна даже если она прекрасна перспективна и самоценна одиозна или убога даже если в ней нет ни Бога ни Бакунина с петрашевцем ни багульника в робкой пене беззащитных своих эмоций ни ласкающего мецената ни цирюльника с хищной бритвой ни Иуды с лотком черешен ни червонца что всех умней

31.5.90

Границу переходят только дважды…

Границу переходят только дважды Пивной ларёк работает до трёх Наш паровоз летит на всех парах

И я боюсь тебя увидеть без одежды

И я боюсь тебя увидеть без надежды Не счесть жемчужин в море полудённом

Мы после смерти перешли на ты

Мы после третьей перешли на ты Реактор стёр случайные черты между check-point'ом и чемоданом И солнце мира повалилось за кусты На все четыре дунуло свободой

Мы вдруг затихли как перед ламбадой

Мы вдруг затихли как перед лампадой и вытерли слезу — для красоты И ты не упрекай меня без нУжды у ж н У ж д а б л и з и т с я не выключая фар Ночной зефир сгущается в кефир Скупой границу переходит дважды Давай зайдём в какой-нибудь подвал Давай устроим гвалт на всю Европу И поцелуем царственную лапу Так

как никто ещё не целовал

1.6.90

Аргументы и факты

М. Шатуновскому

он говорит мы раньше были лучше пока не овладели вдохновеньем пока едва водили пальцем в небе и отставали от своих двоих мы не были столь благосклонны к смерти и не умели так бессмертно жить так мастерски так профессионально надёжно и цинично защищаться прижившись в этой жизни изнутри между кулисами предчувствия и страха между полозьями сомнительных сентенций под фиговым листком релятивизма и ёмких дефиниций герметичной чешуёй мы не умели так беречь своё лицо я возражаю но не время возражать он говорит поставим стол и скатерть расстелим белую крахмальную — приборы прозрачно-эфемерные фужеры и рюмки и салфетки на троих и это будут Пять Минут Любви а не банальный текст открыто беззащитный пред сардоническим десантом Мельпомены и Тулии обнявшихся порочно до мёртвой хватки — петли тишины — и я смотрю в его глаза — они пусты роскошным прихотливым запустеньем вишневосадным розовым провалом а не мучнистой бакалейной пустотой смотрю и верю — да, действительно, вне всяких сомнений — это Пять Минут Любви а н е размерность н е экстраполяция в пространстве и времени — н е транс н е остановка и н е сон смотрю и думаю — не время возражать что я простите знаю этот фокус и этот ракурс и косой пробор я знаю правду — целиком и по фрагментам по капелькам по внутренним карманам по клеточкам обрезкам по кустам по собственному крику и по крайней мере моя планета — дверь в открытом море моя скульптура — воздух между слов моя работа — самовозраженье я возражаю — где мой аргумент? он ничего не понимает в этой жизни и потому он абсолютно прав

20.6.90

Завтра я буду описывать автомобиль…

Завтра я буду описывать автомобиль Как он упёрся мне в спину открытым капотом Как он ворочался под одеялом лохматым Как мы поплыли поплыли и сели на мель А послезавтра я так полюблю телефон Так полюблю что надену ему аксельбанты Он тут же крикнет мне Hi Мы тут ищем таланты (Международный и очень влиятельный слон) Международная почта проломит мне двери Оземь ударится

станет рублём золотым

Станет руном золотым Я посмотрю на неё через дырочку в сыре Господи это же дым Господи ты ли не слышал предсмертного воя Но для чего так прозрачны чертоги твои Видно и рёбра и сердце и аккумулятор любви Скройся прошу тебя, поговорим про другое Лучше я буду описывать дальние страны Струнные ветры и трижды прекрасный покой Через соломинку дуть голубое вино Ипокрены хвост петушиный коктейля сжимая стеклянной рукой

26.6.90

Я поняла какой Ты хочешь жертвы…

Я поняла какой Ты хочешь жертвы Ну что ж Прииде и возьми Не попрошу ни милостей земных ни послабленья на исходе Жатвы Возьми его и дай его другой не шевельну ни ухом ни ногой А если шевельну от слабости поспешной сметая всё и вся то ухом то ногой Услышь меня сквозь неизменный вой Буди милостив ко мне грешной

14.09.94

Живот не умещается в пространстве…

Живот не умещается в пространстве Он вылезает из-под одеяла и делает надутое лицо Он в поисках негаданного счастья любезничает с пуговкой на брюках переосмысливает Генделя и Баха и ходит взад-вперёд как часовой Живот имеет собственное мненье По вечерам когда немного скучно когда темно и нечего делить он вдруг становится предельно откровенен покоен и по-своему глубок Он сматывает плоскости в клубок беседуя с душой об эмпиризме хотя она едва косит ему в пупок презрительным зрачком потусторонним беся своей мистической гордыней А он являя вид горы и дыни блаженствует как золотой божок и явное не проверяет тайным Он верует в тепло да в эпителий и вожделенью кожного покрова не предпочтёт бессмертного одра Он хочет нравиться, он радуется жизни и говорит ей кротко: будь добра не забывай, мы — однокоренные А эта дурочка с веслом и паранойей она ведь что? Сквозняк из моего ребра Душа не слышит — у неё заботы поважнее Живот и рад — куда как хороши те кто готов взять важные заботы оставив вам бесценную возможность спокойно слушать тиканье часов и кайфовать втихую как Исав склонясь над чечевичною похлебкой почёсывая бок недлинной плёткой Зачем? А так, на всякий случай Для души

27–29.06.90

Другу-стихотворцу

Вот пролетела наша Юность и Новый мир наш пролетел и Знамя трепетное Знамя не нам трепещет а другим А мы с тобой вот тут сидим неприспособленные люди и залпы тысячи орудий до нас доносятся едва А мы с тобой вот тут сидим неприспособленные люди а День Поэзии проходит и ночью полнится Москва как бы говоря и показывая Когда-то нас манил Урал Огни сибирские мерцали и грезя о девятом вале друг другу мы передавали Авроры доблестный штурвал Теперь не то, уж дервенеют и рифмы в пальцах и дрожит листок И даже робкий Огонёк нам то не светит то не греет