170000 километров с Г К Жуковым
Шрифт:
Сталинградцы сразу крепко дали по зубам эсэсовскому воинству. Жуков и не помышлял сидеть в штабе, хотя с его появлением в доме, около которого мы наблюдали панику, воцарился воинский порядок. Смотанные линии проводной связи размотали, больше не приезжали посланцы из частей на взмыленных лошадях. Обанкротившийся Голиков был смещен и убыл, вместо него приехал новый командующий, спокойный, вежливый Н. Ф. Ватутин. Мужичок с ноготок, но, говорили о нем, очень рассудительный. Изгнать другого виновника поражения, члена Военного совета Хрущева, было выше сил маршала. Этот партийный бонза с порядочным брюхом вертелся в штабе и около него, иногда "общался с72\ солдатами", приставал к ним с пустыми разговорами обычно после обильной еды, обдавая тощих собеседников
Как только немцам дали как следует и остановили севернее Белгорода, Жуков поторопился осмотреть все собственными глазами, проконтролировать сделанное. Маршал, как мы узнали за войну, руководствовался золотым правилом "доверяй, но проверяй". Подъехали почти к передовой. Открылась впечатляющая картина. На шоссе и по обе стороны от него догорали немецкие танки. Случившееся было понятным - эсэсовские танки, двигавшиеся по шоссе, напоролись на нашу засаду. Артиллеристы подбили несколько танков, которые перегородили дорогу. Другие сунулись было, съехав на поле, развить атаку. Но, попав в вязкий чернозем, напоенный талой водой, ползли как черепахи, и их неторопливо, на выбор, расстреляли. Уйти от огня они не могли, немецкие танки обладали скверной проходимостью - не чета нашим славным Т-34. Набили этой дряни порядочно, сумевших выбраться из стальных гробов наши бойцы взяли в плен и подогнали к маршалу.
Грязные, в обгоревших разорванных комбинезонах, они с ужасом смотрели на сурового маршала, видимо, угадав в нем старшего. Чистяков доложил, что захваченные танкисты принадлежат к дивизии СС "Мертвая голова", намеревавшейся взять Обоянь и развивать наступление на Курск. Жуков брезгливо осмотрел пленных, задрожавших под его, нужно признать, тяжелым взглядом и заголосивших на разные лады "Гитлер капут!". Маршал с отвращением отвернулся от человеческой дряни и распорядился: двоих отпустить - пусть расскажут своим, "каковы русские", остальных - на пункт сбора. "Очухаются от дурмана, - сказал он, - сгодятся отстроить ими же разрушенное". Сержант отогнал двоих на дорогу и велел идти, показав рукой направление. Те поплелись, пугливо оглядываясь, видимо, ожидая пулю в спину. Остальных, здоровых таких амбалов, погнали в тыл. Не знаю, что они у нас понастроили, бандиты с откормленными зверскими рожами. Наверное, прокантовались в плену, используя наше русское добродушие и незлобивость.
Три дня Жуков мотался между передовым краем и штабом фронта, разместившимся в деревне Стрелецкой. Наша оборона уплотнялась с каждым часом подтягивалась вся 21-я армия. Дороги у Обояни капитально испортились сосредоточивалась танковая армия. Нового командующего фронтом Ватутина Жуков провез по штабам становившихся в оборону соединений, привозил и на передний край. Комичное зрелище: невысокий Жуков решительно шагал, показывая рукой в ту или другую сторону, а рядом и чуть позади семенил крошечный Ватутин.
Роскошного маршала А. М. Василевского 22 марта отправили восвояси. Жуков оказывал ему всяческое внимание и велел отвезти полководца на полевой аэродром на нашем "хорьхе". Их село в машину трое - маршал, адъютант и "прикрепленный" полковник, читай - начальник охраны. Маршал был светел, благодушен и разговорчив. Василевский славился обходительностью, вежливостью, всегда за руку здоровался и обращался на "вы". В этот раз, судя по запаху спиртного, Василевский только что встал из-за стола. Сытость, известно, располагает к благости.
Уже смеркалось, но было достаточно светло, и не стоило труда различить наш "хорьх", окрашенный белой краской на фоне черного весеннего шоссе. Навстречу шли бесконечные колонны танков. За ревом их двигателей мы не услышали немецкий самолет, который атаковал "хорьх". Только когда немец стеганул трассирующими очередь прошла над нашими головами, - опасность стала очевидной. Места для маневра нет: слева танки, справа кювет. Я на тормоза и на миг из машины осмотреться: где немецкий самолет. И, как мы
Вернулись пассажиры, мокрые, перепачканные. Поехали дальше. Стемнело. Танкисты шли навстречу с полным светом, и я включил фары. Протрезвевший маршал попросил: "Товарищ Бучин, пожалуйста, нельзя ли без света". Нужно слушать, все-таки маршал. А то, что, ослепленные светом очередного танка, мы можем заехать ему под гусеницы на мокрой и скользкой дороге с глубокой колеей, полководцу было невдомек. Раздавит и не заметит. Я-то представлял, что рычаги управления находятся в слабых ручонках усталых худеньких мальчиков в шлемах, сползающих на нос. Пришлось выключать и включать фары не только, чтобы осветить колею, но и чтобы обозначить себя танкистам. Танков прошло очень много.
Жуков между делом сказал мне, что Василевский благодарен "товарищу Бучину". Он-де спас его жизнь. Спас так спас. Я не перечил, начальству виднее. Но все же было приятно, два Маршала Советского Союза отметили достижение младшего лейтенанта. Там, под Курском, я был возведен в этот высокий офицерский чин.
Для меня офицерские погоны, тем более в системе НКГБ, где я числился, много не значили. Как всегда, стеснялся носить фуражку с синим верхом. Иное дело Жуков. Надо было так случиться, что вскоре после получения звания младшего лейтенанта в пути на очередное штабное совещание у нашей машины спустил баллон. На тех дорогах дивиться нужно было не этому, а тому, что не пропарывали покрышки каждый день - куда ни глянь, валялась железная дрянь. От кусков колючей проволоки до острых осколков снарядов и мин. Случившееся - дело пустое, а чувствую - Георгий Константинович злится. Я быстро сменил колесо, и покатили дальше:
Как на грех, мотор стал плохо тянуть. Жуков ощутил это, метнул в меня грозный взгляд и сказал: "Ну что? Погоны надел, а за машиной смотреть перестал!" Сказать в ответ, конечно, нечего, но все же обиделся - ну чего орать-то, машина есть машина, всякое может случиться. Кое-как доехали. но минут на пять опоздали. Пока Жуков совещался, ребята прикатили новый запасной баллон. Я снял карбюратор, разобрал. Нашел причину - засорился жиклер. Продул, собрал, поставил, проверил - работает как часы. Поехали назад. Маршал заметил, что все в порядке. Спросил: "Сделал?" Я по-уставному гаркнул: "Так точно, сделал!" Жуков внимательно посмотрел на меня и про тот случай больше не вспоминал. Кой-какие последствия все же обнаружились. Помню, не очень я обрадовался, когда 21 августа 1943 года Жуков наградил, вручил мне медаль "За отвагу". Я рассчитывал хотя бы на орден Великой Отечественной.
Трудности с начала до конца войны, да и в другие времена вносили чекисты, их устрашающие (правда, для слабонервных) особые отделы. Мы, водители крупных военачальников, всегда были "под колпаком", все о вас вынюхивали, выпытывали. Как раз летом 1943 года под Курском прискорбно оборвалась работа у Рокоссовского его шофера Сережи Мозжухина, возившего генерала с первых дней войны. Сестра Сережи добровольно пошла в разведку, была заброшена во вражеский тыл с рацией. Немцы ее схватили. Она как-то сумела вырваться из их лап, перебралась через фронт и явилась к своему начальству. Вместо награды и поощрения ее немедленно арестовали и осудили как "немецкую шпионку", а Сережу убрали от Рокоссовского. Сережа мне поведал, что Константин Константинович сказал ему: "Нам приходится расстаться, товарищ Мозжухин. Против Особого отдела я пойти не могу". Мы знали, что Рокоссовский просидел в канун войны в тюрьме НКГБ более двух лет.