18
Шрифт:
Напротив, через дорогу, сияет вымытый супермаркет. Надо не забыть вернуться сюда после, хотя я слабо верю, что салаты способны исправить то, что произошло утром. В лучшем случае, мы сможем просто помолчать. Вот и пригодится умение понимать друг друга с полуслова. Иногда мне кажется, что мы когда-то решили быть вместе просто потому, что нам было удобно молчать вдвоем.
Я сворачиваю в подворотню. Сам не знаю, почему этим старинным словом называют четырехугольные проходы между свечками девятиэтажек. Краской из баллончика, небрежно, словно на бегу, кто-то оставил на стене знакомое имя.
Земфира – одно время ее
Впрочем, вздор, мое самолюбие в момент истощило бы меня, как раковая опухоль. Я бы не смог мириться с таким талантом по соседству. Как бы я думал о том, что какой-нибудь идиот дрочит на ее фотографию, а огромные толпы на концертах просто испытывают экстаз.
Я патологически ревнив. А моя Лена обожает сидеть на полу. Я просто прошу не делать этого при посторонних, а между тем сам всегда с удовольствием рассматриваю ее попу и изгиб спины, когда она протягивает руку, чтобы взять книгу с низкорослого столика. Но я не хочу, чтобы другие догадались о том, какую прелесть скрывает ее аланское тело, и не сделали ее соучастницей греха даже в своих плотоядных мыслях.
Меж двух домов, в одном из которых и живет Боров, свежий ветер несет летнюю пыль. Я хочу, чтобы этот ветер означал перемену погоды, чтобы вдруг потемнело небо, грянул гром, хлынул дождь.
Кстати, вот Боров, стоит с каким-то бичом у своего подъезда, и удача, должно быть, сама идет в руки. Барыги обламывают чаще, чем продают то, что ты хочешь. Набирая номер, не стоит надеяться на то, что тебя попросят приехать в любое удобное время. «Сейчас нет, может быть, завтра» или «мне нужно перезвонить» или «остался один бутор, вот-вот подвезут лучше» – это их обыкновенные ответы на ваше угрюмое «ну как?».
Боров замечает меня и машет в ответ. На ногах он стоит как-то неуверенно, наверное, пьян или просто не спал ночью. Я почти бегу. Удивительно, но воспоминания об утренней ссоре уже не тревожат меня. Я думаю о ней рационально и даже начинаю казаться себе не виноватым.
Я протягиваю руку, и Боров, словно он и впрямь так рад меня видеть, крепко пожимает ее, широко улыбаясь мне в лицо. Его зубы омерзительны. Если бы я был женщиной, вряд ли я сумел бы заставить себя с ним поцеловаться. А каково бы мне было, пососи я у него?
– Ну как? – спрашиваю я.
– Ништяк, – почему-то вместо Борова отвечает бичуган и тоже протягивает руку.
Я понимаю, что оба они пьяны в стельку. Особенно Боров. Главное – суметь объяснить ему, чего я хочу.
– У тебя есть? – спрашиваю я уже более определенно.
В ответ он идиотски смеется. Это, конечно же, не ответ.
– Иван, – говорит Бичуган и подмигивает мне, словно я шлюха. Значит, надо знакомиться.
– Стас, – бросаю мимо и гляжу тоже мимо.
– П-п-пойдем, – говорит Боров. Он заикается даже тогда, когда трезв, просто в его несчастном мозгу что-то сломалось. Прежде он жил в Грозном, у него были жена и дочь. Потом бежал. Его семья уцелела, но она перестала быть его семьей. Теперь он кочует по квартирам, снимая жилье у алкоголиков, которые вместе с остальными человеческими качествами почему-то утратили и жадность и приобрели вместо всего этого один порок.
Боров зарабатывает на жизнь тем, что продает анашу. Механизм прост – покупаешь по дешевке и спекулируешь. Крыши,
В лифте пронзительно воняет мочой. За тонкими стенками скрежещет металл. Мы входим в квартиру. Судя по голосам, здесь полно народу. Какая-то женщина, похожая на состарившуюся проститутку, выходит нам на встречу.
– Антоша?! – она хватает Борова за руку, и тот шарахается в сторону. Я понимаю, что эта баба тоже пьяна. Похоже, что здесь вообще все надрались. – Пойде-е-ем, – тянет она, – ну мы же ждем. Ты куда?
Боров открывает своею комнату, бесцеремонно вталкивает внутрь нас с Иваном и захлопывает дверь, зачем-то подперев ее плечом. Некоторое время с другой стороны доносится неопределенный скулеж.
Боров, тихо матерясь, открывает лоджию, затем включает стационарный магнитофон. Играет какой-то хэви-метал.
Мы рассаживаемся в дряхлых, но очень удобных креслах. Я сажусь поближе к лоджии, чтобы дышать воздухом с улицы. В комнате у Борова воняет сигаретами и носками. Так часто бывает. И только тут я замечаю, что нас в комнате четверо. Юля, подруга Борова, молча сидит на диване без спинки. Она улыбается всем нам, и мы разыгрываем чудесную радость от встречи.
– Привет! – она принимается пощелкивать пальцами перед нашими глазами, словно на приеме у ветеринара-невропатолога. В ответ мы трясем головами. Юля крупная девушка. Ее ноги бутылкообразно расширяются у бедер, и она беспрестанно одергивает задирающуюся черную юбку. Колготок в такую жару, понятное дело, нет. Пупырчатое раздражение сплошь покрывает ее недавно побритые голени.
Вообще-то, она хорошая. Туповатая хорошая девушка, на три с щедрым плюсом. Я знаю Борова уже три года, и все это время она была с ним. Даже странно: ей светит высшее образование, место учителя информатики в школе, родительская забота до конца дней и лихая свадьба в столовой «Военторга».
Не так уж и мало, если задуматься. Борова ожидали прогрессирующая наркомания и алкоголизм, наглые менты на улице, одиночество и тихое отчаяние. До какого-то времени они будут вместе, а затем она непременно сойдет с дистанции. Она еще будет умнеть, а вот он вряд ли.
И тогда ей однажды откроется иной мир – достойный ее, без винной отрыжки, полный других мужчин. Придется изменить своей привычке, замещающей любовь, дважды сделать очень больно – себе и ему. Завести новый телефонный номер и по-новому применить накопленный сексуальный опыт, как следует научившись трахаться в зад. И слава богу. Если, конечно, до того она не успеет стать наркоманкой.
– П-пить бу-у-удут все, – угрюмо говорит Боров, выставляя на журнальном столике четыре рюмки. Бутылка водки уже почата и наверняка теплая. Он разливает всем до краев, проливая на стол. Я пью двумя глотками и сразу же хватаю воду, опасаясь, что меня сейчас стошнит. Закусывать нечем. Мне кажется, что временами Борову вообще приходится голодать.
Мы тут же закуриваем и молча выдыхаем дым, стряхивая пепел в чрево лежащей на спине черепахи из крашеного гипса. Боров курит «Марку», ну просто полное говно. Затушив сигарету, он подсаживается на диван к Юле. Он обнимает ее за плечи, как фронтового товарища, и трется лбом о ее мягкие волосы. Должно быть, это нежность. Она не допивает свою водку, ставит рюмку на стол и принимается гладить Борова по руке.