1910-я параллель: Охотники на попаданцев
Шрифт:
Глава 19
Ева о семи клыках
— Господа, я требую объяснений, — высоким голосом произнёс толстяк, глядя на упавшего набок парня, которого притащил Александр. Парень лежал у подножья лестницы без каких-либо движений, наводя на мысль, что с ним случилась та же история, как и с контрабандистом на перроне.
Я сделал несколько шагов вниз, обдумывая ситуацию. Вот лежит у меня труп, и что делать с ним, я не знаю. Вернее, знаю, что делал бы, не будь здесь комиссии.
Пока я глядел на молодого человека, к тому подошёл Сашка. Мой помощник потрогал
— Жив, засранец! Парочка хитпоинтов в этом мобе ещё осталась! Отхилим и допросим. Мля, первый раз говорящего зомби вижу.
Я вздохнул, не разделяя оптимизма моего подопечного, и перевёл взгляд на комиссию, которая топталась на месте, пыжась и создавая вид великих начальников. Но на деле никто из них кем-то выдающимся не был. Если бы с ними сюда пришёл кто-нибудь уровня Бодрикова, я бы уже был распят на двери ржавыми гвоздями.
— Господа, — наконец произнёс я, указав рукой на обеденный зал, — милости прошу отобедать. А то, что вы видите — лишь небольшие неприятности. У нас городок маленький, поэтому приходится помогать полиции, а они в ответ помогают нам. Сейчас поймали преступника.
— В чем его обвиняют? — спросил толстяк, взявший на себя все представительские функции.
В то время, когда он спрашивал, Никитин искоса поглядывал на гостей, а Ольга стояла у дверей.
— В убийстве, — как можно небрежнее произнёс я, сочиняя сказку на ходу. — У нас секта завелась. Ловят ее, но пока без результатов. Но не стойте, прошу вас за стол.
Толстяк улыбнулся, задрал голову и, пафосно вытягивая слова, заговорил.
— Любезные, а разве это в вашей компетенции? Или у вас своих дел нет?
Мне как-то очень сильно захотелось, чтоб я имел право скрутить и повязать сего ревизора, как барашка, ну или как давешнего зомбия. Может быть, я даже и сделал бы так, если бы не раздавшийся сзади голос горничной.
— Евгений Тимофеевич, стелить прикажете, или поздно?
Повернувшись, я увидел горничную, покрасневшую от натуги. Она держала в руках красную ковровую дорожку, свёрнутую толстым рулоном. Коврик был явно тяжеловат для хрупкой девушки.
— Стели уж, — пробурчал я, а потом повернулся к комиссии, вспоминая, о чем те спрашивали: — Тренируемся. Если уголовника сможем сыскать, то и попаданца тоже.
— Никодим Сергеевич, — заговорил хриплым басом высокий отставной вояка, имеющий право на ношение формы, — я предлагаю отобедать. Я последний раз в поезде ел.
— Ну, хорошо, — снисходительно произнёс толстяк, в голосе которого прозвучали нотки женской истерики. Он явственно хотел казаться самым умным и главным. Даже главнее, чем есть на самом деле. И они, оказывается, не ладят между собой, раз каждый тянет на себя одеяло. Или выслужиться хотят, или тут виноваты детские обиды, взращённые взрослым человеком у власти.
Я спустился в гостевой, а потом вытянул руку в сторону обеденного зала.
— Господа, извольте располагаться поудобнее, я к вам присоединюсь через пять минут.
Инспекторы, смерив меня разными взглядами, протопали в открытую дверь. Я же не скрывал своего раздражения. От этого толстяк демонстративно поморщился, словно перед ним был строптивый холоп.
Отставной
Третий чинуша лишь коротко поднял на меня боязливый взгляд и быстро засеменил вслед за толстяком, надрываясь тяжёлым саквояжем.
Стоило им уйти, как я повернулся к своим помощникам и заговорил вполголоса.
— Зачем вы его притащили? Вам что делать нечего?
— Шеф, а это что за перцы? — тут же решил осведомиться Никитин, бросая взгляд то на меня, то на дверь в обеденный зал, где слышен голос кухарки Маши и звяканье фарфоровых тарелок. Оттуда же потёк аромат куриного супа. Но если эти уродцы заявят, мол, курица — еда простолюдинов, напомню им, что так же говорил Наполеон, прежде чем его попёрли на историческую родину, провожая дубинками. Так клокотал внутри благородным гневом Евгений. А Марк Люций просто тихо сдерживал своего внутреннего зверя, вспоминая, что в голодные походные дни, не гнушался и лягушками. А в огонь подливало масло присутствие Ольги, которую хоть и без слов, но все же оскорбили.
— Ревизоры, — с сарказмом произнёс я, — так что это за падаль вы притащили?
— Этот молодой человек прямо на наших глазах расстрелял торговца лампами. Мы едва успели его опросить, — ответила Ольга, — пойду, приведу себя в порядок. Надену что-нибудь с глубоким декольте.
Она, не дожидаясь моего разрешения, грациозно начала подниматься по только что расстеленной на ступенях красной дорожке. Лишь пройдя немного выше, обернулась и положила руку на лакированное дерево перил.
— Не убей никого, мой дорогой. А то вижу, что хочешь им оторвать что-нибудь, чем они думают. И кстати, у тебя сейчас глаза карие.
Я вздохнул и повернулся к Сашке.
— Что за бред ты сейчас нёс?
— Про вирусняк? — захлопав глазами, уточнил Никитин. Если он хотел состроить из себя дурачка, то не получилось.
— Мне без разницы. Что за бред?
— Ну, шеф, в моем мире есть такая проблема, как особые… — он замолчал, подбирая слова для явлений, которых здесь никогда не было, — логические задачи. Они направлены на шпионаж или диверсию. Распространяются по средствам связи. Хочу произвести проверку своей теории, а то вдруг те шизики такую заразу подкинули.
— Александр, не мудрите там, где не надо, — прошипел я, переходя на «вы» как всегда, когда был действительно зол. Наши логические лампы хоть и умны, но не настолько, чтоб подхватить бешенство или тиф. Шпионом может быть только человек, сидящий на этих средствах связи.
Сказав так, я замолчал. Зубы сами собой скрипнули.
— Шеф? — осторожно спросил Никитин, чувствуя себя неуверенно под моим взглядом. А я чуть ли не дырку в Сашкиной гимнастёрке просверлил за несколько секунд раздумий. Как же я сразу не подумал о таком. Но с другой стороны, я не ждал подвоха. Мы же не контрразведка, а ловцы попаданцев. Хотя если у нас тайное вторжение, то им впору заниматься именно контрразведке.