1915 год. Апогей

Айрапетов Олег Рудольфович

Настроение представителей общественности было откровенно паническим. По столице ходили слухи о ее сдаче через 2–3 месяца, о готовящемся перевороте в пользу Николая Николаевича (младшего). «Открытие сессии обеих законодательных палат, – вспоминал член Государственного совета А. Н. Наумов, – совпало с чрезвычайно угнетенным настроением их членов, находившихся под свежим впечатлением громадных потерь, общей растерянности и слабости наверху. Страх за будущее мелькал у всех в голове и высказывался в разговоре»²⁵. Своеобразным выражением этих настроений стали слова А. В. Тырковой, записанные в дневнике накануне открытия думской сессии: «Завтра еще небывалый для России день, день, когда мы будем держать перед Европой экзамен на государственную зрелость. Больше того, свобода Европы зависит от того, что может завтра дать русское народное представительство»²⁶.

При этом большая часть думцев искренне верила в то, что

парламентская система является панацеей от всех бед страны. Показательным для таких настроений была серия статей Д. И. Шаховского «Путь к победе», опубликованная в «Речи». В одной из них член ЦК кадетской партии и «выборжец» призывал к «разгрузке власти» путем расширения полномочий и финансирования городов, земств и кооперативов и, разумеется, освобождения их от административного контроля²⁷. Сигнал к осаде власти прозвучал с самого начала, во вступительной речи М. В. Родзянко: «И армия, и флот уже подают нам всем пример бестрепетного исполнения долга; они свершили все, что было в силах человека; настал и наш черед, и объединенные ныне общественные силы, работая не покладая рук, я уверен, смогут снабдить армию всем необходимым для дальнейших ее боевых подвигов. Но для успеха этих ответственных общественных трудов необходимо, помимо доброжелательного отношения отдельных лиц, поставленных во главе ведомств, изменение самого духа и управления действующей системы»²⁸.

В день открытия сессии правительство представило три основных законопроекта: о призыве ратников ополчения 2-го разряда; о расширении эмиссионных прав Государственного банка; о создании Особого совещания для объединения мероприятий по обороне государства. Последний и должен был убедить думцев в искренности желания правительства идти на сотрудничество и ввести единоначалие в мобилизации тыла для работы на нужды фронта. Как заявил И. Л. Горемыкин, «третий законопроект имеет задачею объединить в одном учреждении и существенно расширить участие представителей законодательных собраний, общественных учреждений и русской промышленности в деле снабжения армии боевыми припасами, обеспечения промышленности топливом и согласования мер по продовольствию армии и страны. Опыт такого привлечения общественных сил к делу обороны сделан и доказал свою жизненность и пригодность. Это побуждает правительство шире и крепче сплотить внутренние силы страны в работе над обеспечением боевого снабжения армии и устроением нашего тыла»²⁹.

Правительство заявило об уступке и в польском вопросе. Совету министров был дан именной указ о подготовке проекта о предоставлении Польше по окончании войны национальной, культурной и хозяйственной автономии в рамках империи³⁰. Однако сотрудничества не получилось. Дума вовсе не была настроена на него, на предложения в либеральном лагере смотрели как на уступки, а на уступки – как на проявление слабости. Слабость правительства лишь более убеждала думцев в правоте своих требований и в собственной силе. Если добавить к этому слухи о готовящемся дворцовом перевороте, который должен отдать власть в руки главковерху, поддерживающему Думу и инициировавшему ее созыв в Ставке, картина настроений получится полной³¹. На этом фоне призывы главы правительства и части правых депутатов воздержаться от политической борьбы не имели успеха³².

Весьма примечательным было выступление в Думе нового военного министра. Он заявил о том, что армия продолжит отступление и что раз победа зависит от снабжения оружием и боеприпасами, то вся его работа будет сосредоточена «на развитии и у нас тех видов промышленности, которые изготовляют предметы государственной обороны, а более всего тех отраслей, которые изготавливают предметы артиллерийского снабжения»³³. Ставка на развитие оборонной промышленности и «живых людей» и стала программой нового военного министра, во всяком случае первично заявленной. Выступление генерала в Думе имело большой успех и не меньшие последствия³⁴. Оно понравилось всем, даже Николаю II³⁵. Примерно такой же линии А. А. Поливанов придерживался и на закрытом заседании Государственного совета, но при этом значительно сгустил краски относительно положения на фронте. Рассуждения о том, что в армии нет ни винтовок, ни снарядов, ни обученных кадров и что спасти от немецкого наступления могут только «осенняя грязь да зимний снег», произвели там удручающее впечатление. Спасением могла быть только новая политика в промышленности, которой препятствовали засевшие в Военном министерстве «шляпы» и «мертвые люди»³⁶.

Подобного рода заявления попадали на подготовленную почву. В тылу возникали самые фантастические слухи, с которыми уже не справлялась цензура. С этой проблемой столкнулся еще В. А. Сухомлинов, который считал, что «самый совершенный цензурный аппарат не может помочь, если во время войны правительственная политика не будет основана

на единодушной народной воле. Мне вскоре было ясно, что на стороне царя не народная воля, а лишь тонкий слой чиновничества, офицерства и промышленников, в то время как политические партии готовили свою мерзкую похлебку на костре военного времени»³⁷. Атмосфера накалялась, и ее пытались разрядить уступками и очередными жертвами общественному мнению, которые снова стали бы ответственными за отсутствие снарядов и «потерю успехов» великого князя главнокомандующего. Общественное внимание вновь притягивалось к шпионской теме.

Обвинения в предательстве и стали одним из главных доводов думской оппозиции. 19 июля (1 августа) 1915 г., то есть уже в первый день работы Думы, фракции националистов, центра и земцев-октябристов предложили формулу перехода к делам, в которой содержалось требование жертв и уступок во имя заявленного И. Л. Горемыкиным диалога: «…выражая непреклонное убеждение в том, что бывшие до сих пор недостатки в деле снабжения армии будут при участии законодательных и широких общественных сил безотлагательно устранены, а виновные в обнаруженных недочетах, в бездействии и преступлениях понесут суровую законную кару, независимо от служебного их положения, Государственная дума переходит к очередным делам»³⁸. Формула была разработана фракцией националистов, и ее появление оказалось полной неожиданностью и для публики, и, очевидно, для правительства³⁹. Атмосфера была весьма напряженной, каждое заявление о злоупотреблениях в Военном министерстве сопровождалось в Думе единодушными восклицаниями: «Под суд!»⁴⁰.

Интересным и показательным в этот момент было поведение кадетов. Всячески приветствуя формулу постфактум, они воздержались при голосовании за нее⁴¹. Тем не менее в тот же день, 19 июля (1 августа), свой контрпроект на предложения И. Л. Горемыкина внесли кадеты. Под ним стояли подписи П. Н. Милюкова, А. И. Шингарева, В. А. Маклакова, М. С. Аджемова, Ф. И. Родичева, всего 47 человек. Они предлагали создать еще одно совещание, которое объединило бы всю работу по обороне. Но самое главное, во главе этого ОСО должен был стоять или член Государственной думы, или член Государственного совета⁴². Работа сессии быстро превращалась в публичное противостояние Думы с правительством. Наиболее ярким представителем этой борьбы стал, конечно, П. Н. Милюков, весьма убедительно оперировавший слухами.

«В верхах и низах, – заявил он, – среди грамотных и неграмотных в столице и глухой провинции, из края в край Земли Русской расползается темный слух о предательстве, об измене. Слух этот, господа, забирается высоко и никого не щадит. Я должен сказать, что как бы нелепы и фантастичны ни были подчас те формы, которые эти слухи принимают, в основе их лежит здоровое чувство народного самосохранения (выделено мной. – А. О.). Нездоровое направление этому чувству создала сама власть своим потворством новому навету на евреев, своим поощрением народного негодования против «нерусских фамилий» и прямым попустительством погромных настроений, следствием которых являются события вроде московских. Господа, раз разбужденная народная подозрительность будет искать новой пищи, и она обратится против самой власти, которая эту подозрительность возбудила»⁴³. К этим словам стоит добавить, что, защищая евреев, выселяемых из прифронтовой полосы, думцы решили организовать комитет по борьбе с «германским засильем» в России. Справедливости ради необходимо заметить, что это была инициатива октябристов, поддержанная прогрессистами. Кадеты выступили против нее⁴⁴.

Очевидно, чтобы «народная подозрительность» не успокаивалась, лидер кадетов перешел к обвинениям бывшего военного министра во взяточничестве и других преступлениях. Доказательства не приводились, ибо они были «общеизвестны»: «Я мог бы привести ряд случаев – вы о них слышите каждый день, – когда наивные предложения взять заказ по дешевой цене были отвергнуты, с тем чтобы потом передать те же заказы по цене несравненно более дорогой более наторелым и опытным контрагентам, готовыми быть щедрыми… за счет казны. Высшее управление Военного министерства перешло теперь в другие руки, и мои указания относятся к порядкам, установившимся ранее. Но необходимо прибавить, господа, что простой уход военного министра не удовлетворяет ни армии, ни страны. Это был министр, который обманул Государственную думу, давши на ее вопросы неверные сведения. Господа, можно объяснять многое бездействием власти, но даже простое бездействие власти при настоящих обстоятельствах является ведь не простой ошибкой, а тяжким государственным преступлением. А кроме того, никто ведь не верит, чтобы вина лежала на одном военном министре и чтобы простой факт его ухода пресек источник дальнейших злоупотреблений. Обвинения, господа, идут дальше, и только судебное следствие может положить конец упорным толкам, отделив виновных от невиновных»⁴⁵.