1924 год. Наследница

Тюрин Виктор Иванович

Люди, идущие по улицам, по своей одежде мало чем отличались от москвичей, но выглядят все же победнее, а вот контраста в городе хватало. Идут две женщины, длинные юбки, цветастые платки, держа в натруженных руках соломенные корзины, а рядом плывет, завлекательно покачивая бедрами, дама, одетая по последней моде, рука в кружевной перчатке держит зонтик от солнца. Или идет обычная компания обычных пролетариев, картузы, косоворотки, сапоги, а среди них находится парень в костюме от портного, на голове шляпа, золотой зажим на галстуке, печатка на руке. Сразу начинаешь думать, какого черта, такой франт затесался среди них? И такие случаи были не единичные. Довелось видеть пограничников. У встреченного мною командира был верх

фуражки зеленый, а у трех бойцов, шедших на противоположной стороне улицы, были синие шлемы с красными звездами и гимнастерки с зелеными клапанами. Я также обратил внимание на вывески, на них иногда встречались названия лавок и магазинов на трех языках, на русском, белорусском и английском. То же самое было с языками. Идешь, прислушаешься, здесь говорят на русском или белорусском языке, а на другом конце улицы - уже на польском. С агитацией в Беларуси был полный порядок, как и в России. Часто встречались политические плакаты, как на русском, так и на белорусских языках. Немало было рекламы и довольно интересных объявлений, наподобие таких: "Только в нашем магазине постоянно продается лечебная, изготовленная по рецепту академика Мечникова, простокваша "ЯГУРТ" по цене 10 коп. за стакан", "Вечер В. Маяковского. Доклад "Как писать стихи". Новые стихи и поэмы" или "Ежедневно. В аукционном зале Минской таможни по адресу: г. Минск, Екатерининская, уг. Рыбного базара, продаются с торгов конфискованные товары".

Честно говоря, я даже на какое-то время почувствовал себя туристом, приехавшим в другую страну, вот только, к сожалению, это ощущение очень быстро прошло, и я снова вернулся в реальную жизнь, а значит, мне нужно было заниматься насущными делами. Определиться с ночлегом и едой, а также попробовать наладить контакт с местными жителями, авось мне повезет, и я выйду на контрабандистов. Прошел мимо чистильщика сапог, расположившегося в десятке метров от лудильной мастерской, от которой несло едким запахом кислоты, обогнул стоящего на углу горластого малого с лотком, предлагавшего папиросы, и оказался на большой, широкой улице. Здесь было полно магазинов, лавок и шикарных ресторанов, а сама улица была запружена горожанами.

"Центр города, - определил я, - но делать мне здесь пока нечего".

Увидев боковую улочку и бредущих по ней, мне навстречу, двух подпивших мужичков, я сразу на нее свернул. Пройдя мимо пары лавок, предлагавших заграничную бакалею и ткани, наконец, увидел то, что искал - корчму. Вошел. Над головой нависали прокопченные балки, а с них свисали, на проволочных крюках, лампы. Стойка буфета была покрыта грубой резьбой, а за спиной буфетчика висел окорок, несколько видов колбас и пучки трав. Вкусный аромат, идущий от копченостей, возбуждал аппетит, хотя и здесь без запаха табака не обошлось. Впрочем, он еле чувствовался, так как два больших окна были открыты настежь и в зале гулял легкий сквознячок, навевая прохладу. Людей было немного и вели себя тихо, за исключением одной шумной компании из трех пьяных мужчин. Я выбрал стол, стоявший у стены, рядом со входом. Кинул тяжелый мешок, изрядно натрудивший мне плечо, на лавку, затем сел сам, откинулся, с удовольствием прислонившись спиной к стене. Ко мне неспешно подошла женщина-подавальщица, уже заранее прикинув мою платежеспособность. Судя по ее поджатым губам, я даже не мог рассчитывать на официальную улыбку. Несвежая, помятая рубашка, запыленные сапоги, солдатский мешок, явно небогатый клиент.

– Добры дзень. Што жадаеце?
– спросила меня подавальщица на белорусском языке.

– Здравствуйте. Поесть и попить. Квас.

– Крупнік ці халоднік?

Никаких супов я не хотел, мне нужно было только мясо.

– Не хочу. Мне что-нибудь с мясом.

– Мачанка. Свініна з дранікамі, стомленая ? гаршку. Можа налистники?

В свое время, мне довелось есть драники, а вот про мачанку и налистники даже не слышал.

–

Свинину с драниками, - определился я с заказом, а секунду подумав, добавил.
– И пусть еще нарежут колбаски.

Женщина кивнула головой и пошла к буфетной стойке. Вернулась быстро, неся на деревянном подносе нарезанную колбасу и хлеб, а в другой руке она держала глиняный кувшин с квасом. Проглотив набежавшую слюну, я с жадностью набросился на колбасу, наверно поэтому не сразу заметил, что рядом со мной кто-то стоит. В двух шагах от моего стола стоял худой паренек с приятным лицом и большими голубыми глазами. Он смотрел на меня и несмело улыбался. Ему могло быть как пятнадцать, так и восемнадцать лет.

"Попрошайка местный, - решил я и продолжил есть, уже не обращая на него внимания.

Сейчас меня сейчас больше занимала подавальщица, которая направлялась ко мне, неся горшочек со свининой и драниками.

– Хлопцы, глянь, Юзек!!
– вдруг неожиданно заорал мужчина из пьяной компании.

– Эй, Юзек, ідзі да нас!
– тут же заорал второй.
– Спой, грошей дам!

– Уходи, дурень, - строго сказала парнишке женщина.
– Вечером придешь, когда будет жид со скрипкой.

Парнишка, как стоял, так и остался стоять, не обращая внимания ни на крики пьяных, ни на увещевания подавальщицы, только хлопает глазами и смотрит на меня.

"Да он чокнутый, - только сейчас догадался я, жуя огненно-горячий, щедро приправленный специями, а оттого ароматный, кусок свинины. Я сейчас просто наслаждался вкусной едой, как молодой, здоровый и очень голодный человек.

Пьяницам, тем временем, похоже, надоело кричать. Один из них встал и, слегка пошатываясь, направился в нашу сторону. Это был худой, жилистый мужчина, лет сорока, с грубым, словно рубленным топором, лицом. Седина прошлась не только по волосам, но и по усам и бороде. Подойдя, он сначала оттолкнул женщину, потом схватил парнишку за плечо: - Идем, Юзек. Споешь нам.

Тот скривился, словно был готов заплакать, потом вдруг неожиданно вырвался, подскочил ко мне и с силой ухватился за мой рукав. Такого поворота я точно не ожидал, и только поэтому его не оттолкнул. Пьяный мужчина, недолго думая, опять схватил парня за плечо и рванул на себя, а за ним и меня. Кусок драника сорвался с моей вилки и упал на стол. Парнишка расплакался, а женщина закричала: - Адчапіся ад хлапчука, пракляты чорт!

– Уберите отсюда парня и дайте мне спокойно поесть, - попросил я.

– Пасть захлопни!
– рявкнул на меня мужик.
– Пока не прибил, как таракана!

Я положил вилку, затем резким движением оторвал от себя руки цепляющегося за меня парнишки, вскочил, обошел стол и встал перед пьяным.

– Извинись.

Тот отпустил парнишку, хищно осклабился: - Храбрый? Значит, Седого не знаешь. А раз так, поучить тебя трэба!

С этими словами, он, несмотря на то что был прилично пьян, с завидной ловкостью выхватил из-за голенища сапога нож и оскалился.

– Патанцуем?
– тут он резко шагнул ко мне и выбросил вперед руку с ножом. Это был не столько удар, сколько движение, чтобы напугать меня. Его самоуверенность, пьяный гонор, а также расчет на помощь двух приятелей-собутыльников - может все это и срабатывало раньше в подобных случаях, но только не в этот раз. Во мне вдруг неожиданно заворочался, разминая застывшие мышцы, зверь - свирепый и кровожадный. Он желал крови, поэтому я не стал церемониться с пьяницей.

Сильный удар по запястью, заставил моего противника выпустить нож, который с глухим стуком отлетел в сторону, а молниеносно мелькнувший кулак, врезавшийся в челюсть, бросил Седого на пол. Его приятели, рослый тип с неприятным бульдожьим лицом, которому придавали схожесть с собакой отвисшие щеки и широкий приплюснутый нос, и второй, молодой парень, с тонкими ухоженными усиками на бледном лице, уже вскочили на ноги, готовые броситься на меня.