1937. Большая чистка. НКВД против ЧК
Шрифт:
При аресте эти молодые польские патриоты отстреливались и не сдавались живыми (так был убит помощник Сосновского. Его мы выследили еще до поимки Сосновского). Сосновский был первый, которого т. Карин при аресте неожиданно схватил за руку и не дал ему возможность стрелять. От показаний Сосновского зависела судьба военной польской разведки во время войны 1920 года.
И добился показаний. Причем пошли не угрозы (они не действовали), а сила аргументов Ленинской партии.
Дзержинский разрешил обещать Сосновскому — не стрелять идейных пилсудчиков из его людей, а выпустить в Польшу под честное слово — не заниматься больше шпионажем против нас.
При этом
Мы сыграли на его революционном романтизме и сняли польскую сеть. Обещание приказано было выполнить. Несколько польских офицеров было выпущено в Польшу после политической обработки.
Т. Фриновский мне сказал: русских стреляли, поляков выпускали по этому делу. Считаю такое утверждение клеветой на т. Дзержинского.
В 1920 году это было политическое дело. Обращение Сосновского к польской пеовяцкой (ПОВ) молодежи разбрасывалось нашей авиацией над польскими войсками. За раскрытие плана польских диверсантов — помешать эвакуации штаба Тухачевского из Минска — Сосновскому был присужден орден Кр. Знамени.
За время войны 1920 года Сосновский принес вред Пилсуд- скому.
Дзержинский предложил и дальше использовать Сосновского (не на польских делах) и посадить в аппарат.
Мой заместитель т. Пилляр протестовал, имел конфликт с Дзержинским и уехал после этого на нелегальную работу в Польшу (Верхняя Силезия).
В момент моего ухода из КРО Сосновский был начальником 6-го («белогвардейского») отделения. Моя вина: с изменившейся обстановкой в Польше, после установившейся относительной стабилизации там режима Пилсудско- го, когда надежда на скорую революцию там исчезла, надо было Сосновского, экспансивного романтика, плохо понимавшего большевизм, перевести на другую, не столь острую работу. Это обязательно сделал бы Дзержинский, если бы жил. Я должен был поставить этот вопрос при жизни Менжинского (Ягода к моим предложениям не прислушивался).
Обстановка в последние годы в ОГПУ, а также окружение «Га- евскими корешками», в Особом отделе не способствовали укреплению в большевизме неустойчивого Сосновского, он стал явно разлагаться. Заявление т. Слуцкого, который знает, что я около 10 лет отношения к Сосновскому не имею, а повлиять на т. Ягоду не мог — недобросовестно.
3) Я нарушил якобы указание ЦК в деле Фалевича.
Я знал, что по жалобе НКИД решено было для удовлетворения турецкого посла дать Фапевичу условный приговор (за неудачную вербовку одного турка). Я лично виделся с этим турком в период его вербовки и убедился, что его напугало заявление Фалевича, сделанное по инструкции т. Славатинского о том, что Фапевич говорил с турком от имени ОГПУ. Помогать Советской власти (а не ОГПУ) турок был уже склонен. Конечно, я смазал сознательно вербовку после этого, но жалобы испуганного турка избежать не удалось. О том, что ЦК запретил нам иметь дело с Фалевичем, я ни от кого не слышал. Может быть, об этом забыл т. Ягода, у которого я получал разрешение использовать Фалевича, как агента, в Разведупре. В поисках подходов к полякам меня прельщала одна прошлая очень удачная вербовка Фалевича (Бураковского, провалившегося впоследствии и повешенного поляками).
Т. Слуцкий негодует и возмущается. Почему же он раньше не протестовал, если он знал решение ЦК? Ведь он никогда не пропускал случая, чтобы разоблачить мою ошибку. Этого он никогда не боялся, так как крыть Артузова считалось хорошим тоном в НКВД.
Зачем т. Слуцкий подкрашивает факты? Ведь не посмеет же он сказать, что и я больше, чем политически недальновидный работник?
Боюсь,
Тов. Слуцкий очень осторожен в делах. Он предпочитает отказаться от любой агентурной комбинации, если последняя опасна. Он не послал бы провокатора Витковского, чтобы поймать Штурм де Штрема, так как в случае срыва могла быть неприятность.
Вам не мешало бы, Николай Иванович, посмотреть, что сделано т. Слуцким по полякам. Ведь Илинич был только один агент. Сделаны ли были за 2 года попытки найти новую агентуру? Ведь т. Баранский, которого т. Слуцкий уволил, помогал мне поймать Штурм де Штрема. т. Баранский честный человек.
Если не в аппарате, то в агентуре придется прибегать к полякам. Если т. Слуцкий хочет работать в Польше только через евреев, которых там не пускают ни в армию, ни в интересующие нас другие ведомства. Не думаю, чтобы он добился успехов по этой линии.
В работе я всегда наступал и дерзал, Николай Иванович. После смерти Менжинского мне не с кем было делить ответственность за работу, т. Ягода, как и т. Слуцкий, не любил рисковать. На всякий случай, против всех решительных предложений он возражал, а если когда-нибудь и соглашался, то в случае беды забывал об этом. Поэтому получить санкцию Ягоды на агентурную комбинацию было просто бесцельно. Я не боялся брать ответственность на себя. Конечно, это неправильно, это анархический принцип, но что же было делать, когда у нас и по более важным делам, чем агентурные комбинации, не привыкли ходить в ЦК.
Меня очень тяготит, Николай Иванович, что я не имею возможности перед авторитетным товарищеским чекистским судом изложить все, что наболело, в частности, по польским делам.
Только Дзержинский придавал исключительное значение разбору на коллегии (или лично у него) провалов и неудач в работе. На них он учил чекистов. Я бы очень хотел, чтобы и вы признали этот метод полезным.
А мне каждый вечер приходится засыпать под гнетом мысли о том, что в случившейся большой беде я виноват, но меня конкретно никто не обвиняет, ничем не помогает в беде. Больших усилий мне стоит новая работа, тихая, спокойная и при других обстоятельствах для меня крайне подходящая (я очень устал и изнервничался за последние 3 года, работая в Разведупре).
В самом деле, не назначите ли вы авторитетного разбора польского провала с привлечением меня и всех причастных в качестве ответчиков? Я бы очень об этом просил.
22.11.37 г. АРТУЗОВ
(Резолюция Н.И. Ежова. — Сост.)
Ознакомить т. Агранова, Фриновского, Вельского и Бермана. 2. Мысль Артузова о разборе провалов и, в частности, провала по польской работе мне кажется правильной при условии квалифицированного предварительного анализа осведомленного добросовестного товарища.
ЕЖОВ
Отдел регистрации архивных фондов УФСБ по Курской области, архивно-следственное дело № П-6791 на Роллера-Чиллека К.Ф., лл. 85–91.
№ 30. г. Москва
Всем наркомам внутренних дел союзных республик, краев и областей, начальникам отделов ГУГБ НКВД СССР, начальникам ГУПВО, ГУРКМ НКВД СССР