1937. Большая чистка. НКВД против ЧК
Шрифт:
Начальник 3-го отдела УГБ НКВД А.И. Порубай передопросив Нюренберга, выяснил, что тот не знает Финакова лично, а показания дал под давлением Бупаха и Елиневича. Он даже не смог в представленной ему группе заключенных указать Финакова, хотя по протоколам лично передавал ему деньги. Протокол «опознания» выслали в Ворошиловск, где должны были принять окончательное решение по делу. Но краевое УНКВД хранило молчание, тогда Порубай выехал в Москву, где и сообщил Фриновскому о всех странностях этого дела.
Финакова этапировали в столицу, где начальник 14-го отделения 3-го отдела ГУГБ НКВД СССР капитан ГБ А.Ю. Даганский изучив весь собранный материал, вынес окончательное решение — прекратить следствие и представить «…вопрос о дальнейшем использовании [Финакова] на работе в органах» на усмотрение руководства ГУГБ НКВД. Вскоре бывший арестант всплыл на работе в 3-м (оперативно-чекистском) отделе Самарского ИТЛ НКВД [512] .
Тогда
512
Там же.
513
ОРАФ УФСБ по Ставропольскому краю. Архивное следственное дело № 13144 на Кауля А.И. Т. 1. Л. 8. Л. 15.
Арест Кауля, входившего в ближний круг Евдокимова напугал многих «северокавказцев», осевших в Центре. 2 декабря 1937 года в адрес Булаха ушло распоряжение Фриновского: «Направить Кауля отдельным вагонзаком вместе со следственным делом в распоряжение 4-го отдела ГУГБ НКВД в Москву» [514] . После прибытия в столицу Кауля не освободили, а отправили «на сидение» во Внутреннюю тюрьму ГУГБ НКВД. Допросов и очных ставок больше не проводили. Вероятно, Фриновский и его сторонники искали способ, как вывести из-под удара своего бывшего коллегу.
514
Там же. Л. 78.
Вновь на допросе Кауль оказался лишь 31 октября 1938 года, когда к власти в Наркомвнуделе пришел Берия. Теперь никто с бывшим соратником Евдокимова церемониться не собирался. Уже на первом допросе Кауль заявил: «Решил прекратить запирательство и дать чистосердечные показания о своем участии в преступной организации» [515] .
С арестами Финакова, Кауля и других был связан приезд в УНКВД по Орджоникидзевскому краю верного соратника Ежова, начальника 4-го отдела ГУГБ НКВД М.И. Литвина. Своими впечатлениями от этой поездки он поделился не только с Ежовым и Фриновским, но и с Дагиным. Вот небольшая выдержка показаний Дагина: «Я застал Литвина… в кабинете Фриновского… Литвин, смеясь, встретил мое появление словами: «Вот еще один член организации», и тут же, перебивая друг друга, Фриновский и Литвин стали мне рассказывать, что Булах от арестованного бывшего секретаря крайкома Рябоконя получил показания об участии в антисоветской организации Горбача (начальник Новосибирского УНКВД) и Михельсона (нарком внутренних дел Крымской АССР), а от арестованного бывшего заведующего промышленным отделом крайкома Часовникова получил показания об участии в антисоветской организации Лаврушина (начальник Горьковского УНКВД) и Дементьева (начальник Архангельского УНКВД)… Помню, Литвин в этом же разговоре мне передал, что Часовников в своем заявлении назвал и меня, но от него этого заявления ни приняли: Булах не поверил Часовникову» [516] . Литвин прямо на месте проверил все материалы, а по прибытии приказал этапировать Часовникова и Рябоконя на передопрос в Москву. Оказавшись в столичных кабинетах, они немедленно отказались от показаний, заявив, что такие показания от них требовали следователи.
515
Там же. Л. 81.
516
Павлюков А. Ежов. Биография. С. 434–435.
Несмотря на аресты отдельных «северокавказцев» и появление серьезного компромата, к концу 1937 года значительное число республиканских, краевых, автономных и областных органов НКВД уже возглавили чекисты с Северного Кавказа: П.С. Долгопятов (Адыгейская АО), Я.А. Дейч (Ростовская область), В.В. Хворостян (Армянская ССР), В.Ф. Дементьев (Архангельская область), И.Я. Лаврушин (Горьковская область), Г.Ф. Горбач (Новосибирская область), Н.И.Антонов-Грицюк (Кабардино-Балкарская АССР), И.П. Малкин (Краснодарский край), А.И.Михельсон (Крымская АССР), К.Н. Валухин (Омская область), П.Ф. Булах (Орджоникидзевский край), С.З. Миркин (Северо-Осетинская
В январе 1938 года прошел пленум ЦК партии, на котором представители нового поколения сталинской номенклатуры, выдвинувшиеся на позиции руководства за последние месяцы чистки, подали сигнал Сталину о необходимости поставить террор НКВД в какие-то рамки здравого смысла.
Пленум обсудил вопрос «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б)…». Так, было заявлено, что среди партийных руководителей краев и областей имеются «отдельные карьеристы — коммунисты, старающиеся отличиться и выдвинуться на исключениях из партии, на репрессиях против членов партии, старающиеся застраховать себя от возможных обвинений в недостатке бдительности путем применения огульных репрессий против членов партии» [517] .
517
Большевик. 1938. № 3. С. 11–12; Партийное строительство. 1938. № 3. С. 51.
В числе таких оказался и Ростовский обком партии. Выяснилось, что в Ростове-на-Дону имелись отдельные руководящие работники, выносящие заведомо неправильные взыскания, чем озлобляли коммунистов, одновременно совершая все возможное, чтобы сохранить в партии «свои контрреволюционные кадры». Этими «двурушниками» оказались близкие к Ефиму Георгиевичу люди — заведующие отделами обкома ВКП(б) А.Г. Шацкий и Л.И. Шестова. После этого последовали обвинения в «политической близорукости» Евдокимова. Как писала газета «Правда», он не пожелал увидеть под маской «партийных подхалимов», настоящих «контрреволюционеров», стремящихся расправиться со всеми, кто пытался критиковать руководство области [518] .
518
Правда. 1937. 3 декабря.
Надо сказать, что именно весной 1938 года Ежов делал попытки вернуть Евдокимова на работу в НКВД. Под видом насыщения руководства НКВД опытными профессионалами он пытался ввести его во вновь создаваемую коллегию наркомата. Но претворить в жизнь этот план так и не удалось. Все уперлось в Сталина, тот идею восстановления коллегии в Наркомвнуделе, что называется, зарубил на корню.
И Фриновский, и сам Ежов проявили явное беспокойство о судьбе Евдокимова. Весной 1938 года Ежов откомандировал в Ростов-на-Дону для разбирательства «дела» Евдокимова своего многолетнего ближайшего сотрудника и приятеля комиссара госбезопасности 3-го ранга М.И. Литвина. Последний в то время уже работал начальником УНКВД Ленинградской области и формально не имел никакого отношения к тому, что происходило на другом конце страны. Миссия Литвина удалась: «пожар» был погашен — Евдокимов снят с занимаемой должности, но арестован не был и остался в рядах партии.
Зато пострадали Дейч и Булах. Первый, несмотря на свою прежнюю близость к патриарху «северокавказцев», к 1937 году охладел к своему бывшему патрону. Находясь в Ростове, он особенно не стеснялся в методах следственной работы и масштабах репрессий. Ведя допросы арестованных работников местного обкома партии, Дейч и его помощники получили данные о том, что и Евдокимов является членом антисоветского подполья. Эти материалы были направлены в Москву. Ознакомление с протоколами допросов вызвали у Ежова и Фриновского настоящий шок. По словам бывшего наркома внутренних дел Украинской ССР Успенского: «Ежов и Фриновский… так озлились за это на Дейча, что Фриновский заявил мне лично, что он Дейча расстреляет» [519] .
519
Павлюков А. Ежов. Биография. С. 412.
В отношении Булаха, Ежов был вынужден признать, что тот «…хороший и наш парень», но «не по разуму переусердствовал в крае». Аресты в крае шли по непроверенным, зачастую случайным материалам, по ложным показаниям подследственных, вместе с «…действительными врагами арестовывались ни в чем не повинные честные советские люди, лучшие колхозники, честные партийцы» [520] . В изменившейся политической обстановке на подобные «шалости» стали смотреть как на сознательную дискредитацию органов НКВД. В апреле 1938 года Булаха арестовали, но расстреляли лишь в июле 1940 года, уже при другом наркоме — Л.П. Берия.
520
Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. 1937 — 1938. М» 2004. С. 638.