1941–1945. Священная война
Шрифт:
Было очень страшно. Видеть так близко смерть никому из нас до этого не приходилось. Жуткая картина своей чудовищной реальностью. Только сейчас он был с нами, а теперь его нет. Взорвись граната чуточку позже, не было бы в живых и остальных.
Что делать? Оставаться было страшно. Слышать душераздирающий крик Пети было сверх наших сил. Ведь нам тогда было по семь-восемь лет. Испуг, охвативший в первое мгновение, поразил, ужас сковал все внутри, оставив нам единственную способность к бегству. Бросив товарищей, с плачем, слезами побежали
В проходной женщина-вахтёр, увидев запыхавшихся, испуганных в слезах ребят, почувствовала неладное.
– Вы к кому? – спросила она.
– К тёте Зине Калабуховой. Валя подорвался! – размазывая по лицу слёзы, перебивая друг-друга, торопились рассказать, как всё произошло.
– Жив он? – перебила нас вахтёр.
– Неее, – слёзы мешали говорить.
Вторая женщина-вахтёр слушала молча.
– Рая, горе-то какое! Беги за Калабуховой! Вызови её на проходную, а сама оформи в цеху на нее увольнительную! – предупредила вахтер.
Громко хлопнув дверью, Рая побежала в цех, где работала Калабухова.
– Зина, с твоим сыном несчастье. Скорей беги на проходную. Там ждут тебя ребята.
– Что с ним случилось? – тревога охватила ее.
– Не знаю. Ребята плачут, толком ничего рассказать не могут.
Материнское чувство подсказало ей самое худшее, что могло быть. Выключив станок и не произнеся ни слова, побежала на проходную.
Раю окружили работницы. Она повторила, что слышала сама.
– Горе-то какое! Только Зинка чуть пришла в себя после похоронки мужа. Еще от нее не оправилась, а теперь новое горе, – не выдержала одна из женщин, вытирая слезы.
– Бабоньки, расходитесь. Нет у нас времени на это, – женщина в годах, начальник смены, развела руки и сделала шаг по направлению к станкам. Она не была бесчувственной, переживала вместе с ними, но война делала людей жесткими. Какая из Калабуховой несколько дней будет работница? А ее задача выполнить план смены и за нее.
– Галя, – обратилась к ней вахтер, – оформи увольнительную на Калабухову и принеси ее к нам.
С увольнительной на Калабухову, Галя пошла к начальнику цеха.
– У Калабуховой несчастье с сыном. Она побежала на проходную.
– Что с ним произошло?
– Не знаю. На проходную, как рассказала вахтер, прибежали его товарищи за Зиной. В слезах. Рассказали, что сын ее подорвался на гранате возле Скита.
– Пошли кого-нибудь в помощь Калабуховой. Нельзя ее оставлять одну со свалившимся на нее новым горем, – проговорила начальник цеха, подписывая увольнительную.
Пока в проходной никого не было, вахтер продолжила допрос.
– Где случилось-то? Что из вас приходится все вытягивать! – прикрикнула она.
– На Вифанском пруду. Валя вытащил из воды гранату. Она взорвалась, – размазывая слезы по щекам и всхлипывая,
– А чего вас туда понесло?
– За хворостом, – ответил Раушка.
– Я не о хворосте. В воду-то зачем полезли. Погода холодная.
Мы не успели ответить. В проходную с территории фабрики вошла работница, остановилась перед вахтёром, подняла обе руки вверх для осмотра.
– Куда идешь в рабочее время?
Работница протянула увольнительную и снова подняла обе руки.
– Иди, – разрешила ей вахтёр, не осмотрев, не ощупав ее, как было положено проверять выходящих работниц.
– Маша, что случилось? – волнение передалось женщине. Она с недоверием посмотрела на нас, недоумевая, почему ее не обыскали и не ощупали как обычно.
– У Калабуховой сын в Скиту подорвался, – ответила вахтёр. – Вот ребята и прибежали за ней.
– Жив? – спросила женщина, обращаясь к вахтеру.
– Не знаю. Баловаться они умеют, а толком ничего сказать не могут.
В проходную, запыхавшись, вбежала тетя Зина и сразу к нам.
– Что с Валей? Он ранен? – голос у неё дрожал, глаза были мокрыми от слёз. Она вытирала их тряпкой, которую сжимала в кулаке.
– Мы пошли в лес за сучьями. Валя пошел с нами, – лепетали мы, глотая слёзы.
– Да не тяните, говорите быстрее, что с ним и где он? – перебила она.
– Зин, чего ты стоишь с ними, теряешь зря время. Беги скорей к сыну!
От трикотажной фабрики до Вифанских прудов километра три. Всю дорогу бежали. Тётя Зина превозмогала себя. Время от времени она судорожно хваталась двумя руками за левую половину груди, неестественно сгибалась, сбиваясь с бега на шаг. Отдышавшись, продолжала бежать, пока не добежали до пруда.
Увидев сына на земле в луже крови, тётя Зина упала перед ним на колени и заголосила так, что мурашки побежали по коже.
Через некоторое время она с трудом оторвалась от него, поднялась и подошла к Пете. Все поняв, опустилась перед ним на колени. Молча низко склонилась над ним, словно прося у него прощения за сына. Тяжело вздохнув, смахнула слезы с лица, поднялась с колен и возвратилась к сыну.
Следом за нами с фабрики прибежали тетя Маша и тетя Люба из «Трикотажного дома». Тетя Маша склонилась над тётей Зиной, обняла её и тихо-тихо что-то зашептала ей на ухо. Тетя Люба подошла к лежащему на траве Пете.
– Готов, – беззвучно прошептала она одними губами и перекрестила его. Внутри закрутилось. Ей стало невыносимо плохо. Голова, ставшая невыносимо тяжелой, тянула к земле. Обхватив росшее рядом дерево обеими руками, чтобы не сползти вниз, старалась победить охвативший её страх. К ней подбежала тётя Маша и обняла ее.
– Люба, что с тобой? Сядь или ляг. Давай я тебе помогу!
– Мне плохо, Маша, так плохо.
– Мне самой плохо, еле держусь, – проговорила тётя Маша.
Немного придя в себя, пошли собирать в траве части тела Валентина.