1941–1945. Священная война
Шрифт:
Взглянув на дочь, бабушка поняла, какое страшное горе пришло в их дом.
– Похоронка? – вырвалось у нее и она зарыдала, уткнувшись в дверной косяк, дав волю слезам.
В соседней комнате оборвался дробный стук швейной машины. С грохотом упала на пол табуретка. Отбросив занавеску, которая прикрывала комнату вместо двери, вышел дедушка. На нем не было лица. Стоял бледный. Он все слышал.
«Похоронка». Это страшное слово стало самым распространенным. Его можно было услышать на улице, в магазине. Смысл его мне был понятен. Кто-то погиб на фронте. Но что оно означало для тех, кто эту «похоронку» получил, я этого еще не осознавал.
– Слава богу! – выдохнула бабушка с облегчением и снова несколько раз перекрестилась.
Глотая слезы, мама рассказала, что произошло, почему она задержалась.
Возвращалась она по железнодорожной насыпи. Навстречу ей по рельсу шел солдат, смешно размахивая руками, рассчитывая на внимание. Так ей показалось.
– Я не видела, как все произошло, торопилась домой, потому и пошла по насыпи. С шумом перевелась автоматическая стрелка и я услышала, как громко вскрикнул солдат. Обернулась. Вижу, стоит на одной ноге. Вторая куда-то провалилась. Он ее силится выдернуть, а мне машет, на помощь зовет. Через шпалы, рельсы побежала к нему. Упала, разбила коленку в кровь. Боли не почувствовала. Подбежала к солдату, а у него ногу в сапоге стрелкой зажало. Вцепилась в сапог, тащу, кожу на руках сорвала в кровь. А вокруг никого! Хоть бы был кто-нибудь еще! Втроем мы бы вытащили ногу!
Солдат был еще совсем мальчик лет 17—18, не больше.
Мама продолжала плакать. Бабушка пыталась успокоить ее, но видя, что ничего не помогает, дала возможность выплеснуться чувствам наружу и выплакаться.
Дедушка стоял с суровым непроницаемым лицом и может быть с не меньшей силой, тщательно скрывая все происходящее внутри, переживал трагедию. Кто знает, о чем он думал в тот момент, прислонившись к косяку. Может быть о том, что уже стар и не может пойти с винтовкой в руке на фронт, а может быть о солдате.
– И тут загудели рельсы, – всхлипывая, продолжала рассказывать мама. – Со стороны Александрова послышался шум приближающегося поезда. Внутри у меня оборвалось. Не успеем! Солдат все понял, сразу стих, перестал вытаскивать ногу, а я продолжала тянуть за сапог, за ногу.
– Не надо, – тихо прошептал он, – не судьба. Все бесполезно. Напиши моей маме, пусть меня не ждет. Только обязательно напиши. И он протянул мне солдатскую книжку.
Краем глаза, потому что продолжала выдергивать ногу, увидела его взгляд сухих глаз. Не было в них ни страха, ни отчаяния.
– Хватит! Бесполезно! – солдат торопился сказать, потому что все отчетливее слышался шум приближающегося поезда. – Накрой меня шинелью и уходи!
Он сбросил с плеч скатку и сел на рельс, низко опустив голову. Я быстро размотала скатанную шинель, накрыла его с головой и продолжала стоять в каком-то оцепенении, не зная, что мне делать.
– Уходи! – сорвался он на крик, почувствовав, что я продолжаю стоять рядом. – Я тебе сказал, уходи!
Из-за поворота показался паровоз. Я побежала ему навстречу, размахивая руками. Машинист заметил на стрелке
Состав скрылся из виду, а я продолжала стоять. Мне было страшно подойти к стрелке. Недалеко от нее на земле валялась шинель и изуродованное, окровавленное тело.
На станции сообщила о случившемся, отдала документы солдата и пошла домой через город. По линии идти не было сил. Я должна исполнить последнюю волю солдата и написать письмо матери.
Заплакал брат. Мама запнулась на полуслове, смахнула слезы рукой и быстро прошла в комнату покормить его. Чтобы не мешать маме, бабушка позвала меня на кухню. Собрав со стола всю нарезанную лебеду, бросила ее в помойное ведро и в изнеможении опустилась на табуретку.
– Ничего, завтра мы с тобой наберем свежей, испечем много хлеба и за сегодняшний день, – тихо проговорила бабушка, успокаивая меня.
А брат уже не плакал, а надрывался от крика. Мама никак не могла его успокоить. И тут с кричащим, доведенным до нервного состояния сына на руках, мама неожиданно появилась на кухне и склонилась над бабушкой.
– Мама! Молоко пропало!
А брат еще сильнее закатился в крике.
Глава 21. Письмо с фронта от 10.02.42 года
Здравствуй дорогой сын, Виталий!
Шлю тебе свой привет и крепко целую. Напиши, как твои успехи по школе. Помни, что ты должен учиться только на отлично и быть примером в дисциплинированности, как в школе, так и дома.
Следи за Юриком, чтобы он не заболел и будь ему старшим братом и товарищем.
Слушаешься ли дедушку, бабушку, учительницу, маму. Все напиши.
Глава 22. Летчик-истребитель А. Покрышкин
Летом 1942 года в каникулы вдвоём с Шуриком Мошкаровым пошел посмотреть кинофильм «Чапаев». То, что Чапаев утонул, переплывая реку Урал, всё это были настоящие враки. Об этом нам рассказали знакомые ребята, которые уже посмотрели фильм: «Чапаев переплыл реку, вскочил на коня и с шашкой наголо впереди своего отряда поскакал рубить фашистов».
Городской кинотеатр продолжал работать. Зрителями были раненые из госпиталя в Троице-Сергиевой Лавре.
У кассы выстроилась длинная очередь. Подойдя к заветному окну, купили билеты. До начала сеанса оставалось много времени. Заняться было нечем. Мы бесцельно слонялись возле кинотеатра, несколько раз подходили к афише, не зная, куда себя деть. Тут же стояли, сидели на скамейках раненые из госпиталя.
Кинотеатр был в центре города напротив Троице-Сергиевой Лавры на проспекте Красной Армии в самой низине возле речки. От него в обе стороны дорога круто поднималась вверх.
Шурик первым заметил, как по дороге по направлению к нам со стороны Александрова ехала легковая машина.
– Смотри, – он толкнул меня локтем и показал на дорогу, – легковушка!
Я посмотрел, куда показал Шурик. Легковая машина завладела нашим вниманием. Мы наблюдали за ней. Как только она остановилась около кинотеатра, мы помчались к ней посмотреть на нее вблизи, потрогать. Машина была черного цвета, небольшая, угловатая, с каждой стороны по одной широкой двери. Узкий капот, от которого в обе стороны, словно большие лопухи, отходили крылья над передними колёсами.