1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо Железных
Шрифт:
Танковый полк «Великая Германия» испытывал тот же натиск неприятеля. Непрекращавшиеся внезапные атаки противника оборачивались тяжелыми потерями. Командирам приходилось оперативно реагировать на внезапную смену обстановки, не располагая достаточной информацией о противнике. За это в конце концов приходилось расплачиваться человеческими жизнями.
«Никто не мог сказать с определенностью во время наступления, ждет ли тебя ожесточенный бой или встретятся ли тебе русские на дорогах с наступлением темноты. И это постоянное нервное напряжение сказывалось — люди впадали в апатию, реагировали на внезапную опасность чуть ли не безразличием. Этим и объясняются высокие потери среди офицеров и унтер-офицеров, которые к концу кампании израсходовали запас человеческих
А впереди просвета не намечалось. С 23 июля 1-й батальон полка «Великая Германия» вел ожесточенные оборонительные бои в районе Ельни и Смоленска вдоль железнодорожной линии на Кругловку [38] . В течение пяти дней подразделение сдерживало атаки огромных масс советской пехоты, всеми силами старавшейся выйти из кольца окружения.
Пехотинцы полка «Великая Германия» парами сидели в наспех вырытых окопах. Официальная летопись полка упоминает о случаях, «когда некоторым из бойцов приходилось целый день сидеть бок о бок с погибшим товарищем. Когда невозможно было в светлое время суток оказать помощь раненым». С наступлением ночи убитых складывали позади позиций в какой-то полуразвалившейся лачуге.
38
Автор не точен. На железнодорожной линии Смоленск — Ельня нет станции с таким названием. — Прим. ред.
«Все они погибли от ранений в голову или в грудь. То есть стреляя стоя из окопов. Причем они понимали, на что идут. Можно ли от солдата ожидать большего героизма?»
По ночам слышны были крики, команды, тарахтенье моторов — враг перестраивался для атаки. На четвертую ночь боев батальону было сказано — позиций не оставлять, продолжать оборону всеми имеющимися средствами, поскольку пехота, которая должна была сменить их, еще не прибыла.
«Что нам оставалось делать? Несколько наших знали о поступившем распоряжении. «Слушай, это же невозможно в принципе!» Напряжение росло. Распространялось по всей позиции подобно эпидемии. Кое-кто рыдал, кое-кто просто завалился спать. Большинство продолжало сидеть в окопах. Глаза воспалились от жары, грязи, дыма и недосыпания.
Задержка с прибытием пехоты обернулась тяжелыми боями, в ходе которых русским удалось прорвать нашу оборону в нескольких местах на участке нашей роты. Русские усаживались в наши окопы, не смущаясь трупов наших товарищей в паре десятков метров от наших постов охранения. Затем в ночь с 26 на 27 июля после пяти суток непрерывных боев остатки батальона все же отвели в тыл немецкого батальона пулеметчиков, оборудовавшего позиции в километре от нас позади. Наша рота, вторая, потеряла убитыми 16 человек. 24 человека были ранены. Нас атаковали части трех русских дивизий. Несмотря на временную отсрочку, полк держали на этой позиции еще 23 дня».
Танк KB пытается вырваться из котла. Под его прикрытием прорывается грузовая машина
5 августа 1941 года генерал-фельдмаршал фон Бок объявил о завершении сражения на Днепре, Двине и у Смоленска. Угодившие в кольцо окружения русские соединения были разгромлены. В плен захватили, по словам фельдмаршала, 309 110 солдат и офицеров, трофеи составили 3205 подбитых или захваченных танков, 3000 артиллерийских орудий и 341 самолет, причем эти данные были еще далеко не окончательными. Оставшиеся в живых солдаты из полка «Великая Германия» отреагировали на заявление фон Бока равнодушно, их все-таки вывели из обороны, направив хоть на непродолжительный, однако крайне необходимый отдых.
«Мы валялись на лужайке, нежась на солнышке и наслаждаясь каждым мгновением… Восемь дней спустя нам предстояло снова лезть в окопы, а недели через две, не исключено, что и отправиться на тот свет. Но никто не удручал себя подобными мыслями. Мы жили тогда куда осмысленнее и проще. Просто жили. В отличие от мирной жизни, когда отсчитываешь
Для германской пехоты этих недель и дней оставалось все меньше.
«Страну постигло страшное горе, — записала Инна Константинова к себе в дневник в середине июля. — Немцы подошли совсем близко… Они бомбят Ленинград и Можайск. И наступают на Москву». Энтузиазм и надежды на скорую победу первых дней сменились обеспокоенностью. «Как тяжело становится жить!» — писала Константинова. С близлежащего Кашинского аэродрома северо-восточнее Москвы в воздух постоянно поднимаются самолеты. По улицам едут целые полки танков и зенитчиков. Все так изменилось. «Даже отношения между людьми, и те стали другими, — скорбела она. — Что будущее готовит нам?» Те же мысли одолевали и штабного офицера Ивана Крылова:
«Смоленск! Смоленск в опасности! Это путь на Москву, тот самый исторический путь, которым на Москву шел и Наполеон, вновь превратился в тропу врага. А ведь сегодня только 10 июля, всего три недели идет эта безжалостная война. Я уже начинаю думать, что боеспособность наших войск куда ниже, чем… казалось раньше».
Русские части отступали под натиском немцев по всему фронту. Армейские и штабные документы того периода пестрят сообщениями о сокрушительных ударах люфтваффе, об отсутствии точных цифр сил немцев, сетованиями по поводу отсутствия связи и управления войсками, тревожными донесениями об ужасающих потерях. Командующий 4-й армией Западного фронта сообщал 30 июля:
«Все мои резервы исчерпаны. Я отдал распоряжение держаться до последнего, но нет никакой уверенности, что линия обороны удержится».
При попытке отхода сил 47-го стрелкового корпуса к реке Ола, 10 часов спустя, генерал [39] сообщит:
«Единственные остающиеся силы — средние танки. Личного состава на этом участке уже не остается. У нас отсутствуют средства поддержки… Есть необходимость прикрытия Могилева, бобруйского шоссе, для этого приходится снимать части с фронта, поскольку войск на этом направлении нет».
39
В это время 4-й армией командовал полковник Л.В. Сандалов. — Прим. ред.
Куда тяжелее приходилось тем советским солдатам, которые попали в окружение. Танкист Александр Голиков участвовал под Ровно в боях с частями группы армий «Центр». Вот что он писал домой:
«Дорогая Тонечка!
Не знаю у сможешь ли ты прочесть эти строки, но я уверен, что это мое последнее письмо к тебе. Как раз сейчас идет страшный и ожесточенный бой. Наш танк подбит, а вокруг одни фашисты. Мы целый день отбиваем их атаки. Вся дорога на Остров завалена трупами, сплошь в зеленой форме… Нас осталось двое — Павел Абрамов и я. Помнишь, я еще писал тебе про него. Мы уже не надеемся на спасение. Мы — солдаты, и нам не пристало бояться умереть за Родину».
Едва немцы замкнули кольцо, как русские тут же стали предпринимать отчаянные попытки вырваться из окружения. В июле месяце подразделение Е. Евтушевича было переброшено из Ленинграда для участия в боях с наступавшими частями группы армий «Север».
«Нас погрузили на машины и повезли совершенно в другом направлении… Сколько нас перебрасывали с места на место. Иногда выходило так, что мы искали свой батальон, а те — нас. И вот так мотаясь, однажды мы проехали за день 94 километра».
Растерянность витала в воздухе. Евтушевич вспоминает, как его поразила растерянность в глазах ленинградцев, когда он в составе своего подразделения шел по улицам города: «…горожане с какой-то опаской поглядывали на нас, а мы — на них». Майор Юрий Крымов, служивший в частях Западного фронта, в письмах жене также сообщал о неуверенности и растерянности. «Вот уже 19 дней, как я ничего не знаю ни о тебе, ни об остальных». Газет было не достать, оставалось лишь радио. Крымов ничего не знал о жене, и это явно не способствовало оптимизму. «Идет война, поэтому многим женщинам придется работать, я очень за тебя волнуюсь», — писал майор Крымов. Александр Голиков пишет в письме жене: