1941. Друид. Второй шанс
Шрифт:
Бросила последний взгляд на восковое лицо и пошла к выходу. Все равно до утра боец уже не дотянет, а ей еще соседнюю палату проверить нужно. Завтра новых раненных привезут.
Едва она исчезла за порогом, как у бойца открылись глаза. Красные, словно раскаленные угольки в потухающем костре, они уставились в потолок.
— Пи…ть, — едва слышно прошептали губы. В горле была такая суш, что дышать приходилось с трудом.
Дрожащей рукой дотянулся до оставленного на тумбочке ковша. Часть расплескал, но оставшуюся воду выпил залпом. И сразу же полегчало.
— Кхе…
Недавний бой еще стоял перед глазами. Жуткие взрывы вокруг него, сопровождавшиеся яркими вспышками и оглушающим громом. Свист железа в воздухе. Он даже представить не мог, что такой ужас может сотворить человек. Даже самое страшное природное бедствие — наводнение, ураган или лесной пожар — невозможно поставить рядом.
— Страшный мир…
Друид давно уже понял, что это место воплощает в себе самые жуткие кошмары, которые только могут присниться. Человек этого мира, перешагнув все мыслимые и немыслимые преграды, давно уже возомнил себя Богом. И самое ужасное в этом было то, что он стал Страшным Богом, творящим поистине жуткие вещи.
— Плохой путь, ведущий в никуда…
В его мире тоже появлялись такие люди, что считали себя равными Богам. Они всю свою жизнь клали на алтарь этого ненасытного желания возвыситься над остальными. Одни, добившись этого, создавали прекрасные города-сады, другие — заливали земли кровью людей. Учитель вторых не считал за людей, называя темными демонами в человеческом обличии и призывая нещадно истреблять. И вот, похоже, этим придется заниматься Гвену.
—… Только прежде бы на ноги встать, — невесело усмехнулся парень, с трудом поворачиваясь на бок. Деревянное тело едва слушалось его. И на каждое движение или даже его попытку тут же отзывалось резкой болью. Где уж тут спасать мир. — Снадобий бы моих…
Без целительных зелий ему было точно не встать на ноги. Слишком уж сильно ему досталось вчера. Даже не видя под намокшей от крови рубахой, он чувствовал, как убывают его силы. Времени оставалось все меньше и меньше.
— Проклятье, — от попытки встать с постели, его снова скрутило. От сменяющих друг друга слабости и боли вновь рухнул в постель. — Не дойду…
Ясно, что самому даже с кровати не встать. Чего уж тут мечтать о походе за корешками в лес или в поле. Без помощи никак не обойтись.
— Да неужели… — вздрогнул Гвен в этот самый момент. Мелькнувшая за окном тень заставила его повернуть голову. — Великий Лес, благодарю тебя.
На расстоянии вытянутой руки прямо за окном торчала лохматая кабанья морда, деловито тыкавшая темным пятачком в стекло. Отчетливо слышалось недовольное хрюканье зверя, явно не понимавшего, что это за преграда такая его не пускает внутрь. Кабаний патриарх снова и снова тыкался в стекло, которое уже начало подозрительно поскрипывать в раме.
— Великий Лес, ты опять протягиваешь мне руку, — Гвен почувствовал, как к горлу подступает ком. Великий Лес не забыл о своем скромном служителе и снова пришел к нему на помощь. Разве это не знамение, что
Собрав последние силы, парень дотянулся до оконной ручки и рванул ее на себя. Многократно крашенное дерево дрогнуло и с жутким хрустом отворилось. Тут же на подоконник вскочила мохнатая туша и с радостным хрюканьем начала его обнюхивать.
— Да, хватит! Хватит сказал, блохастый! — со стоном Гвен отталкивал кабана, который все норовил облизать его лицо. Правда, здоровенные клыки секача при этом довольно больно царапали щеку. — Успокойся! Черт, кровь пошла…
От слишком резких движений у него, похоже, кровотечение открылось. На боку на серой рубахе появилось темное пятно.
— Кров… Слушай, кабаняра, чертополох нужен… Красные цветы, колючий… Корень…
Мутным взглядом он смотрел прямо в кабаньи глазки, моля, чтобы тот все понял. Ведь, ему нужен был совсем крошечный корешок самого обычного чертополоха. Его как раз бы хватило, чтобы остановить кровь и чуть-чуть встряхнуться.
— Давай, давай, клыкастый… Корешок нужен… Его везде полно. С твоим нюхом-то даже под снегом почуешь.
Неподвижно стоявший кабан утвердительно хрюкнул в ответ, боднул пятачком его в плечо и вдруг со всей дури рванул в оконный проем. Здоровая харя, едва раму не вынес.
Сортировочный госпиталь.
2 км. от передовой.
По коридору быстро шли четверо — высокий лысый генерал в распахнутой бурке, полноватый доктор с воспаленными от хронического недосыпа глазами и пара испуганных медсестер.
— Ты что такое бормочешь, больничная твоя душенка? Как так, ничего нельзя сделать? — гремел гневный голос военного. Лицо у него раскраснелось, глаза едва из глазниц не лезли. — Это же герой! Понимаешь, твою мать?! Настоящий герой!
Вдруг резко остановился и навис над низеньким врачом. Казалось, ещё мгновение и ударит своим кулачищем. Высокий, крупный, такой места мокрого не оставит.
— Поймите же меня! Я ведь не волшебник, не могу чудеса творить! — а врач не уступал. Снизу вверх, прямо в лицо генералу смотрел. — У этого бойца весь живот осколками располосован, всё внутренности наружу. Мы с девочками сделали, что могли… Понимаете? Нельзя было его спасти.
Генерал несколько секунд пристально смотрел на врача с каким-то жутким выражением на лице. В дрожь от такого взгляда бросает.
— Эх, ты, медицина… — вдруг военный машет рукой и отворачивается. — Это же герой… Его взвод самого Гудериана стреножил. Больше сотни танков… Настоящий панфиловец… Ладно, доктор, пошли. Покажешь.
Сестричка, совсем юная девчушка с рыжими волосами, выбивавшимися из под косынки, всхлипнула. До ужаса жалко было того парнишку-героя.
— Поплачь, дочка, поплачь, — вздохнул генерал, и сам чувствуя, как запершило в горле. Ведь, был уверен, что панфиловец жив. Лично хотел сообщить о представлении к высокому званию Героя Советского Союза. — А сюда ведь сам Симонов из Известий едет. Статью про него написать хотел. Эх…