1942: Реквием по заградотряду
Шрифт:
Улыбка чуть раздвинула уголки бледного рта Токарева. Домов побагровел.
– Но все очень миленько, спасибо, Дима, – Корелин налил себе заварки, потом кипятку, бросил в чашку два куска сахару и стал демонстративно выбирать варенье. Взял из вазы баранку, сжал в кулаке и мельком глянул.
– Четыре куска, – сказал Токарев, тоже наполнив свою чашку. – Я тоже помню эту вашу шутку. Сам неоднократно проверял – ломается всегда на четвертинки. Хотя есть у меня один знакомый, так он, не поверите, буквально в муку раздавил баранку в ладони. В муку, одним движением.
Корелин
– Я, собственно, почему вас пригласил… – Токарев взял свою чашку, сделал маленький глоток. – Дмитрий Елисеевич сообщил вам о проблеме, возникшей в связи с судьбой Андрея Андреевича…
– Сообщил. А я ему сообщил о том, что судьба Андрея Андреевича мало чем отличается от судьбы многих генералов Красной армии. И я, например, не могу решить, кому повезло больше – Павлову или Власову, – Корелин стряхнул со своей чайной ложки несколько капель, без звука положил ее на край блюдца. – Плен или пуля от своих – выбор небогатый.
– Да никто не собирался расстреливать Власова, – зло бросил Домов. – Его искали. Я лично отправил три группы на поиски. Если бы он собирался выйти, то вышел бы. Из его штаба несколько человек выбрались… А он…
– А он и под Киевом выходил в одиночку, – напомнил Корелин. – Только тогда ему повезло, а сейчас… Так сложилось.
– Сложилось… – подтвердил Токарев, не сводя взгляда с лица Корелина. – Но вопрос ведь не в этом… Совсем не в этом… Судьба и перспективы Андрея Андреевича Власова – всего лишь небольшая часть… э-э… проблемы. Я бы хотел ознакомить вас с материалами расследования, которое в инициативном порядке провел Дмитрий Елисеевич. Проявив, так сказать, похвальное рвение. Дмитрий Елисеевич…
– Да? – вздрогнул Домов.
– Вы не могли бы принести Евгению Афанасьевичу папку… – глаза Токарева следили за выражением лица Евгения Афанасьевича. – Вот, взгляните…
Корелин взял из рук Домова картонную папку, взглянул на нее и почувствовал, как что-то шевельнулось в желудке.
Эту папку он уже сегодня видел. Держал в руке и даже читал бумаги, в ней содержащиеся.
– Не стесняйтесь, – подбодрил комиссара Токарев. – Почитайте, а мы пока допьем чай…
Корелин медленно развязал веревочки.
Что это значило? Что Орлов сейчас находится где-то здесь, рядом? Сидит на лавочке под окнами и ловит каждое слово, доносящееся из столовой? Успел добраться сюда раньше Корелина и теперь… Теперь – что? Смысл подобной игры? Это даже и не игра. При таком уровне очень органично будет выглядеть Орлов, просунувший вдруг голову в окно с криком «Бу!». Уровень детского сада.
Корелин открыл папку.
Фотография Репина. Его рапорт. Протокол допроса. Еще снимки трупов, извлеченных из болота, копии найденных документов. Небрежно перелистав страницы, Корелин закрыл папку. Не смог удержаться и посмотрел на окно.
Но Данила не торопился с криком. Его, возможно, тут вообще не было. А папка – была.
– Вы как-то небрежно… – Токарев неодобрительно покачал головой. – Вас ничего в этой папке не заинтересовало?
– Не прикидывайся, Женя, –
Стоп, сказал себе Корелин. Какого, собственно, дьявола?
Папка. Документы.
Корелин еще раз открыл папку, листок за листком перевернул документы, рассматривая уже не текст и изображение, а бумагу.
Бумага не очень хорошая, желтая и хрупкая. Неловкое движение и на крае может появиться надрыв. Корелин помнил, как, рассматривая документы, почувствовал, что бумага надорвалась. Протокол осмотра местности. Точно. Вот этот лист.
Корелин взял его и внимательно осмотрел. Целый. Ну, целый, как ни крути. Копия?
– Ты почитай, почитай, – Домов хлопнул ладонью по столу.
Ему жутко хотелось, чтобы Корелин ознакомился с содержанием, чтобы побледнел, вздрогнул, понял, как его просчитал Домов, как смог вытянуть на свет божий эту историю и превратил фантастический рассказ бойца в тщательно задокументированное дело. Обвинительное дело, если не понятно с первого раза.
– Я это уже читал, спасибо, – сказал Корелин и совсем собрался бросить папку на стол перед Домовым, но вдруг спохватился.
А ведь набор неполный. Документов и фотографий в папке было тридцать пять: восемь фотографий и тридцать семь рукописных и машинописных листов. Двадцать три страницы, заполненных от руки, и четырнадцать – на печатной машинке, если быть точным.
Так вот, сейчас в папке не хватало одного листа.
Рапорта Домова Д.Е. о подготовке встречи с гражданином Корелиным Е.А. Напечатано на машинке и заверено подписью.
– Дима, а где твой рапорт? – спросил Корелин.
– К-какой рапорт? – Домов чуть побледнел.
– Прежде чем отправиться ко мне, ты подготовил план разговора и список тем, которые собирался затронуть. План был отпечатан на машинке, ты его подписал, а кто-то вверху слева поставил пометку красным карандашом: «Согласовано», – Евгений Афанасьевич, не завязывая, протянул через стол папку Домову. – Ты ведь собирался план сюда присовокупить, но забыл, наверное? Как мне кажется, визу ставил товарищ Токарев. Он должен вспомнить этот рапорт. Там машинка сбоила, буква «Т» заглавная отпечатывалась слабо. На этой же машинке в папке отпечатаны два документа. Я не прав?
Побледнев еще больше, Домов просмотрел папку, вскочил, бросился к выходу, но его остановил Токарев:
– Вернитесь, товарищ Домов! Потом найдете эту бумажку, тем более что я ее помню. И вы ее помните. И, как оказалось, Евгений Афанасьевич ее тоже помнит, хотя, казалось бы, откуда. Но он нам расскажет, я надеюсь…
– Отчего нет? – искренне улыбнулся Корелин. – Вы ведь помните, к какому странному, чтобы не сказать, фантастическому выводу приходит Дима Домов? Путешествие во времени, если я не ошибаюсь? В пространстве и времени, если быть точным. И предлагает взяться за мою скромную персону с особым тщанием, и выдавить из меня информацию, необходимую для победы в этой войне… да что там войне… во всем мире дела коммунизма. Я чуть не прослезился, когда читал.